За употребление и чествование икон упрекали христиан враги христианской веры, иудеи и магометане: те и другие смешивали христианские иконы с идолами, и иконопочитание казалось им нарушением второй заповеди десятословия. Зараженный такими предрассудками, халиф Иецида в 724 году предписал истреблять христианские иконы по всему халифату. Повествуют, что халиф решился на это по совету одного иудея-изувера, который от имени Божия обещал ему за сей подвиг долголетие. Халиф поверил обещанию, последовал злому совету, и чрез 8 месяцев умер. Сын и преемник Иециды, халиф Валид, наказал обманщика позорною смертию и прекратил гонение на иконы.
К сожалению, между самими христианами нашлись люди, которые разделяли иудейское и магометанское мнение о святых иконах. В свое оправдание они указывали на то, что некоторые христиане действительно суеверно обращались с иконами и чествование их простирали до языческого обоготворения. Подобное суеверие заметил в своей епархии епископ марсельский (в Галлии) Серен и предписал повсюду разбивать иконы и выбрасывать из храмов. Это было в конце VI века. Но за неразумную ревность против икон строго обличал Серена римский папа, святой Григорий Двоеслов. Он писал к марсельскому епископу, что гораздо справедливее и полезнее было бы обратить ревность не на уничтожение икон, а на распространение между народом истинных понятий об употреблении их, и поставил на вид иконоборцу, что иконы служат средством для возбуждения благоговения к Богу и святым и к назиданию всех, особенно же людей простых, неграмотных, которые в иконных изображениях могут научиться тому, чего не могут прочесть в книгах.
Первым виновником иконоборства в греческой империи был император Лев Исавр. В 6 год своего царствования, он решился обращать иудеев, живших в греческой империи, к христианству, и монтанистов – к православию, и хотел достигнуть сего силою и принуждением. Но так как и те, и другие порицали православную Церковь за почитание икон и указывали на иконопочитание, как на одно из препятствий к принятию православной веры, то, для устранения такого препятствия, у императора родилось намерение уничтожить иконопочитание в своих владениях. Некоторые духовные лица, и между ними особенно Константин, епископ наколийский (во Фригии), еще более утвердили иконоборное намерение Льва: они внушали ему, что чествование икон не согласно с духом христианства. В первых действиях Льва, направленных против иконопочитания, заметна, впрочем, некоторая осторожность. Он спрашивал совета ученых богословов, находившихся в Константинополе, думая наперед обеспечить себя их согласием. И когда это средство оказалось безуспешным, потому что общее убеждение было в пользу иконопочитания, тогда император, оставаясь при своем намерении, по совещании с тайным придворным советом, в 726 году обнародовал первый указ, воспрещавший иконопочитание. Народ в Константинополе пришел в смущение. Противозаконным распоряжением было оскорблено живое чувство христианского благочестия. Лев поспешил объявить, что он вооружается не против икон вообще и даже не против всякого казавшегося ему суеверием чествования их посредством поклонов и коленопреклонений.
Всего же более нужным находил Лев склонить на свою сторону константинопольского патриарха Германа, искусного и ревностного защитника православного учения. В личном споре с патриархом император пытался опровергнуть его доводы в пользу иконопочитания, но скоро увидел, что имеет дело с противником более сильным и непреклонным, нежели какого он думал найти в 90-летнем старце. Император, в защиту своих мыслей, указывал на заповедь Моисея, которою воспрещалось поклонение идолам. Патриарх отвечал, что не только ветхий завет, но и сам Господь воспретил всякое идолослужение. Но никто из святых мужей, от времен апостольских доныне, не мыслил о святых иконах, как об идолах. Он указывает на то, что изображения в церкви являются со времен евангельских: жена кровоточивая, исцеленная Господом, поставила Его изображение; другое изображение Господа хранится в Едессе; известно также изображение Божией Матери, писанное святым евангелистом Лукою. Шесть соборов Вселенских не отвергли икон. В заключение патриарх присовокупил: "Если ты, государь, не оставишь своего намерения, я готов отдать собственную жизнь свою за икону Того, Который отдал жизнь Свою, чтобы восстановить в падшей человеческой природе образ Божий".
Между тем, единомысленные с императором епископы уже начали действовать против иконопочитания в своих епархиях. Но народ и большая часть духовных стояли ревностно за святые иконы. Открылись волнения, целые города, – по словам патриарха Германа, – приходили в смятение. К патриарху поступали жалобы на иконоборных епископов. Главный из них, Константин наколийский, был обвинен в иконоборстве своим митрополитом Иоанном синадским, и сам для оправдания своего прибыл в Константинополь. Зная, что спорить с патриархом трудно, Константин лицемерно уверял его, что никогда не имел намерения уничтожать иконы Христа и святых, и только восставал против боготворения икон. Патриарх удовлетворился таким объяснением, взял с него обещание избегать всего, что могло подать повод к соблазну народа и, отпуская его, вручил ему письмо к его митрополиту, Иоанну синадскому, которого извещал о православном образе мыслей епископа. Но Константин, возвратившись в епархию, не вручал письма своему митрополиту и не думал исполнять обещаний. До патриарха дошел также слух о неприязненных действиях против иконопочитания епископа клавдиопольского (в Пафлагонии, в Малой Азии) Фомы. Для вразумления его патриарх писал к нему пространное послание, где указывал в особенности на чудеса, бывающие от святых икон, и на то, что сами благочестивые императоры украшали ими свои палаты.
Указ императора возбудил против себя сильное негодование даже за пределами греческой империи, в отдаленной Сирии и Палестине, находившихся под владычеством халифов. В сие время жил в Дамаске, столице халифов оммейядских, глубокомысленный защитник церковного учения, святой Иоанн Дамаскин.
"Сознавая свое недостоинство, – так начал Иоанн одну из своих речей, – я должен бы, без сомнения, соблюдать молчание и только оплакивать грехи свои пред Богом, но, видя, что Церковь Божия волнуется жестокою бурею, думаю, что теперь не время молчать, ибо боюсь более Бога, нежели государя земного. Бог, говорят, сказал чрез Моисея: "Господу Богу твоему поклонишися; не сотвори себе кумира, ни всякого подобия" и пр., но сам Моисей изъясняет это во Второзаконии: "И глагола Господь к вам на горе; из среды огня глас словеса Его вы слышасте, и образа не видесте, токмо глас (IV, 12), да некогда воззрев на небо и видев солнце и луну, и звезды, и всю красоту небесную, прельстився поклонишися им и послужиши им" (XV, 17). Не видите ли, что цель этого есть та, чтобы люди не служили твари вместо Творца, и ничему, кроме Его единого, не воздавали служебного поклонения? Такой закон дан был иудеям потому, что они склонны были к идолопоклонству; но мы, удостоившись войти в соединение с Богом, преизобиловать богатством совершенного богопознания, и, по прошествии младенчества, достигнуть в мужа совершенна, мы получили способность рассуждения, по которой знаем, что может быть изображено и что не подлежит изображению. "Образа его, – говорит Моисей, – не видесте". Как же можно было им представлять в образе Того, Кто был невидим, Кто не имеет ни меры, ни величины, ни предела, ни вида? Как можно было изображать Безтелесного? Но теперь, когда Невидимый явился во плоти, когда Тот, Который есть образ Божий, приняв образ раба, облекся в истинное тело, жил между человеками, имея естество и вид человеческий, – я изображаю Его на иконе сообразно с видимым Его явлением; представляю для созерцания Того, Который восхотел быть видим; изображаю Его рождение от Девы, крещение во Иордане, преображение на Фаворе, различные обстоятельства Его страданий, Его крест, Его гроб, Его воскресение и вознесение на небо; изображаю все и словами и красками, в книгах и на иконах. Я поклоняюсь в этих изображениях не земному веществу, но Творцу оного, Который ради меня соделался плотию, благоволил жить во плоти, чтобы совершить во плоти мое спасение. Иисус Навин повелевает иудеям вынуть из среды Иордана 12 камней, представляя на эту такую причину: "Что бы вы – если когда-нибудь впоследствии дети ваши спросят, к чему эти камни тут? – могли им пересказать, как по мановению Божию, разделились воды Иордана, и ковчег завета, и весь народ перешел между ними".
"Как же нам теперь не начертать образа страданий, посредством коих совершилось спасение мира, и чудес Христовых, дабы, если сын меня спросит: "Что это?" я мог ему пересказать, что Бог вочеловечился, что посредством Его не только израильтяне перешли чрез Иордан, но и весь род человеческий приведен к первобытному блаженству и вознесен превыше всех царств, – к престолу Самого Отца! "И те грубо заблуждаются, – продолжает Дамаскин, – кои, допуская иконы Спасителя и Богоматери, не принимают икон святых; они враждуют не против икон, но против святых, против чествования их; не признают силы Божией, жившей и действовавшей в них. Возможно ли, чтобы святые, бывшие соучастниками страданий Христовых, не участвовали, как друзья Его на земле, и в Его прославлении? Бог не называет святых более рабами, но – чадами Своими, друзьями, сынами царствия, сонаследниками Христу. Посему мы должны поклоняться им потому, что Бог прославил их и сделал благодетелями для приходящих к ним с верою; должны поклоняться им не как богам, но как друзьям Божиим, имеющим дерзновение к Богу; должны поклоняться им потому, что Сам Царь чрез сие почитается; поклоняясь святым, должны воздвигать в честь их храмы и украшать оные иконами тех, кои сами были живыми храмами Божиими, были преисполнены Святого Духа".
Волнение умов в народе возрастало со дня на день. Люди благочестивые смотрели на исполнителей царского указа как на врагов Божиих и с ужасом наблюдали чрезвычайные явления природы, как то: землетрясения и тому подобное, видя в них явное приближение гнева Божия. Дух неудовольствия обнаружился даже в явных восстаниях. Жители цикладских островов открыто возмутились против императора, и в лице некоего Косьмы назначили ему преемника. Но Льву удалось греческим огнем истребить вооруженный флот их, подступивший к самому Константинополю, и так как император смотрел на эту победу как на доказательство того, что сам Бог споспешествует его предприятиям против иконопочитателей, то он утвердился еще более в своем намерении истребить иконопочитание. Доселе он старался действовать против иконопочитания силою убеждения; теперь, раздраженный твердостию ревностных защитников икон, прибег к насильственным мерам против икон и их почитателей. В этом именно духе в 730 году издан был второй указ, которым предписывалось, чтобы ни в одном храме не было икон, и чтобы все они были удаляемы от взоров народа и даже истребляемы. Противникам указа угрожали изгнание, отнятие имущества, искажение членов, огнь и меч.
Так как один из главных и более сильных по своему влиянию на общественное мнение противников указа был патриарх Герман, то против него особенно обратилась вражда императора. До сих пор Герман был только в немилости; теперь его нашли недостойным занимать патриарший престол. Позванный в тайный придворный совет для подписания указа, святитель решительно объявил, что без Вселенского собора он не может допустить никакого нововведения в вере. Германа объявили низложенным, и некто Анастасий, бывший ученик и секретарь его, купил себе право на место учителя услужливою готовностию приложить свою руку к иконоборческому указу.
С насильственными действиями против иконопочитателей соединяемо было поругание самых икон. Естественно прежде всего должны были подвергнуться этой участи иконы, пользовавшиеся преимущественным уважением в народе и считавшиеся чудотворными. К числу таковых принадлежала икона Спасителя, находившаяся на медных воротах одного из императорских дворцов (известная под именем Христа Споручника). Солдат из дворцовой стражи, получивший приказание снять эту икону, среди дня поставил лестницу, и влезши, начал снимать со стены икону. Собравшийся при этом народ и благочестивые женщины просили исполнителя богопротивной воли императора отдать икону им. Солдат не только не исполнил просьбы, но еще нанес оскорбление лику Спасителя ударом. Тогда несколько ревностных чтителей святыни выступили вперед, опрокинули лестницу, по которой солдат стал было спускаться вниз с тем, что считал своею добычею. Он был убит на месте вместе с несколькими солдатами. Разъяренная толпа с криком устремилась по улицам, угрожая подобною участию всем иконоборцам, осадила патриарший дом, но патриарх убежал к императору, который должен был выслать отряд войска для разгнания народа, и дело не обошлось без кровопролития.
На место иконы Спасителя император приказал поставить крест со следующею надписью: "Так как император Лев с сыном своим новым Константином не мог стерпеть, чтобы Христос в виде немого и бездушного образа изображен был красками на веществе земном, то он воздвизает здесь славное знамение креста, украшение жилищ верных царей".
К числу церквей, где не боялись власти византийского императора, относилась и церковь римская. Когда в Рим пришел еще первый указ против икон, папа Григорий II прямо объявил себя против него. Император хотел избавиться от папы посредством умерщвления. Но Григорий был безопасен под защитою приверженных к нему римлян, и даже лонгобардов, ибо последние, как православные, вооружились против врагов папы и загородили дорогу ополчению, шедшему для наказания папы. Второй иконоборческий указ возбудил еще большее недовольство в папе и имел следствием полный разрыв с империею. Григорий восстал против Льва, как против еретика, и своими посланиями везде предостерегал христиан от его нечестия. С голоса папы, и еще более по собственному увлечению, вся римская Италия и даже Венеция объявили себя независимыми от власти императора-еретика. Императорские чиновники отовсюду были удалены, и на место их поставлены новые, призванные к тому непосредственным народным избранием. Впрочем, сам папа, опасаясь подчинения лонгобардам, которые сначала защищали общее с папою дело, а потом из любви к завоеваниям угрожали самому Риму, не прочь был от примирения с императором, под тем условием, чтобы он возвратился к истинному учению. С этою целию Григорий возобновил сношения с императором, отправив к нему два послания, в которых старался привести его к сознанию своего заблуждения. Увещания папы переходили в горькие укоризны, наставления принимали вид сурового обличения и соединялись с угрозами; он объявлял, что за него вступятся западные народы, вместе с христианством принявшие церковное подчинение папе. Император в своей ответной грамоте не показывал ни малейшей наклонности оставить свое заблуждение и давал своему лицу первосвященнический характер. Таким образом, эта переписка не привела к желанной цели. Григорий II умер в 731 году. Преемник его Григорий III, следуя примеру своего предшественника, начал с того, что отправил к императору увещательное послание, чтобы он отказался от своего нечестия. Но отправленный с сим посланием, прежде чем успел достигнуть места назначения, был задержан в Сицилии и сослан на целый год в заточение. Оскорбленный папа созвал в Риме в 733 году собор, на котором все иконоборцы объявлены отлученными от Церкви. Лев не испугался соборного приговора. Для наказания непокорных он отправил сильный флот, который, впрочем, большею частью погиб в волнах Адриатического моря, разбитый бурею.
Сын Льва, Константин V Копроним, вместе с престолом наследовал от отца и ненависть его к иконам. Недовольством православных против нового императора воспользовался шурин его Артавазд. В отсутствие Копронима, занятого войною против магометан в Сирии, Артавазд провозгласил себя императором. Константинополь принял его сторону, даже сам патриарх Анастасий, прежде державшийся иконоборческой стороны, объявил себя за иконы, и, держа в руке крест, всенародно утверждал с клятвою, что Копроним, в разговорах с ним, называл Иисуса Христа простым человеком. Артавазд начал было восстановлять иконопочитание, но недолго пользовался властью. Константин скоро, в 743 году, победил и велел ослепить его вместе с двумя сыновьями. Утвердившись на престоле, Константин решился, во что бы то ни стало, истребить иконопочитание, тем более, что в почитателях икон страшился политической, ему неприязненной партии, но минувшие опасности заставили его быть осторожным. Он оставил патриарха Анастасия на его месте, подвергнув его только постыдному наказанию; а для того, чтобы вернее достигнуть своих иконоборческих целей и придать своим действиям против икон вид законности, после совещания с единомысленными себе придворными, признал нужным созвать собор под именем 7 Вселенского, на котором предполагалось законом церковным оправдать насильственные меры против иконопочитания. Этот собор действительно был созван в 754 году в Константинополе, по смерти патриарха Анастасия.
Собор, созванный Копронимом, состоял из 338 епископов, большею частию единомысленных с императором. Так как из патриархов ни один не участвовал в сем соборе, ни лично ни чрез поверенных, то председателем был назначен Феодосий, епископ ефесский, усердный защитник иконоборства. Иконопочитание на этом лжесоборе объявлено было делом диавола, почитатели и делатели икон Христа провозглашены покровительствующими ересям Ария, Нестория и Евтихия, и только евхаристия признана истинным образом Христа; иконы Богоматери и святых отринуты, как нечто языческое. На этом основании постановлено: все иконы исключить из церковного и домашнего употребления и никому не сметь заниматься живописью, как искусством безбожным.
По окончании заседаний лжесобора император приступил к исполнению его постановлений. Он торжественно представил народу новопоставленного патриарха Константина, бывшего епископом силейским во Фригии, заслужившего благоволение государя за единомыслие с ним, и заставил его вслух всех произнести проклятие против иконопочитателей. Вслед за сим император начал повсюду распространять насильственные меры, чтобы вынудить покорность соборным определениям. Повсюду из церквей выносимы были иконы; предаваемы были огню книги, украшенные изображениями священных предметов; священные изображения на стенах храмов были закрашиваемы и заменяемы изображениями плодов, животных, охотничьих сцен и тому под. Наместники в провинциях и прочие чиновники один пред другим ревновали заслужить благосклонность государя исполнением нечестивой его воли. Одной участи с иконами подвергались и святые мощи, как предмет народного благоговения. Копроним приказал выбросить в море тело св. Евфимии, которое почивало в каменной раке и источало миро. Но православные утешены были известием, что гроб и мощи благополучно и невредимо пристали к земле у Лемноса. Наконец, Копроним, прикрываясь личиною ревности против суеверия, преследовал всякое внешнее выражение благочестивого чувства. Есть известие, что он наказывал, как врагов своих и любителей мрака, тех, которые в скорбях взывали к Богоматери: "Матерь Божия! Помоги нам", – которые любили посещать всенощные церковные бдения, и вообще часто присутствовали при богослужении.
В 784 году патриарх Павел неожиданно оставил кафедру, удалился в монастырь и облекся в иноческое одеяние, показывая тем, что он желает остаток дней своих окончить в обители. "Когда мы, – пишет императрица Ирина отцам седьмого собора, – спросили его: зачем ты это сделал? Он ответил: затем, что если я останусь до смерти на епископии этого богохранимого и царствующего города, то подпаду под анафему всей вселенской Церкви, а такая анафема отводит во тьму кромешную, приготовленную для диавола и ангелов его; так как говорят, что здесь был собор, отринувший иконы, которые вселенскою Церковью защищаются, приветствуются и приемлются для напоминания о первообразах. Это смущает мою душу и наводит меня на мысль: как избегну я суда Божия, находясь в сношениях с такими людьми и будучи сопричтен к ним". Патриарх указывает на то, что он трижды подписывал рукою и чернилами свое согласие на еретичество. Он раскаивается в этом. Но гораздо более его смущает и тревожит отчужденность и обособленность константинопольской церкви от прочих православных церквей. "Нас, как чуждых овец, отгоняют". Поэтому-то патриарх не хочет быть пастырем еретического стада. Он предпочитает быть во гробе, чем подпасть под анафему четырех апостольских престолов. Но патриарх возлагает заботу о приведении в порядок церковных дел на императрицу с сыном ее. "Вам, – говорит патриарх, – Бог даровал скипетр власти, чтобы вы имели попечение о христианском стаде, пребывающем под солнцем. Не презрите скорби матери вашей Церкви, но потщитеся облечь ее в древнюю ее красоту. Не допустите, чтобы мерзкая эта ересь и ныне производила опустошение винограда царства вашего и ниву веры, подобно свинье, вышедшей из рощи, и оскверняла бы путь злочестивым мудрованием. Есть у вас искуснейший делатель, который может возделать гроздь истинного исповедания и, выжавши его в точиле единой Церкви, наполнить сосуд мудростию и уготовить вернейшему народу питие полного православия". – "О ком это говоришь ты?" – сказали ему самодержцы. "Слово мое разумеет Тарасия, первого секретаря боголепного вашего царства. Я знаю, что он способен благовременно возвратить Церкви красоту, поразить жезлом разума дикую болтовню еретиков, а учительским и пастырским посохом собрать и упасти под смоковницей и оградой истины богоспасаемое стадо". Императрица пыталась еще раз уговорить Павла возвратиться на кафедру. С этою целью она посылала к нему сановников. Но им патриарх говорил: "Если не будет созван Вселенский собор и не будет искоренено господствующее заблуждение, то не надейтесь получить спасение". Когда патриарху на это заметили: "Зачем же ты при посвящении дал письменное клятвенное обещание, что никогда не будешь почитать св. икон?" – он ответил: "Это-то и есть истинная причина моих слез, это-то и побудило меня наложить на себя покаяние и молить Бога о прощении". Патриарх остался непреклонным. Вскоре, впрочем, он и скончался в своей монастырской келии. Это было осенью 784 года.
Патриаршая кафедра осталась свободною. Чтобы не оставлять Церковь на долгое время вдовствующею, приступили к избранию патриарха. Указание покойного предшественника всем было известно. Все знали царского сановника Тарасия. Никого не смущало то, что он был доселе в мирском звании. В Византии возведение мирян в сан епископский было не большою редкостью. Никто не знал и не указал на недостоинство Тарасия. Оставалось только спросить его самого, согласится ли он понести бремя пастырских трудов в столь тяжкое время, когда Церковь только что пережила иконоборческий погром? "Мы, – пишет императрица Ирина, – вызвали мужей опытных в делах церковных и, призвав на помощь Христа Бога нашего, вместе с ними обсудили вопрос: кто достоин быть рукоположенным на священную кафедру этого богохранимого и царствующего града нашего? Все единомысленно и единодушно подали голос за Тарасия". Об этом и сообщено было Тарасию, и он позван был к императрице. Ирина сверх ожидания услышала от него решительный отказ от предложенной ему чести. "Священство выше моих сил", – говорил Тарасий. "Мы поняли, – продолжает Ирина в своем послании к отцам собора, – что это один только предлог к отказу, и не отставали от этого мужа, а продолжали убеждать его принять сан священства. Тогда он, видя нашу настойчивость, высказал нам действительную причину отказа: "Смотрю я и вижу: основанная на камне Христе, Боге нашем, церковь Его рассекается и разрывается, и мы в одно время говорим так, в другое – иначе, а восточные иноверцы наши еще иначе; с ними единогласны и христиане западные; и мы отчуждены от всех и каждый день анафематствуем всем. Поэтому я требую, чтобы был созван Вселенский собор, на котором находились бы местоблюстители как римского папы, так и восточных архиереев". Императрица дала свое согласие.
Декабря 25-го 784 года Тарасий посвящен был в сан патриарха. Теперь открылось ему новое поприще деятельности, требовавшее энергии, ума и такта. Церковь константинопольская жила особняком от других церквей Востока и Запада. Доселе, с 726 года, она решительно держалась еретического исповедания веры. Начались проблески поворота к православию; но это были еще только первые шаги. А между тем, на первых порах готово было уже препятствие, значительно затормозившее ход дела. Иконоборческие элементы решились постоять за свои затеи. Видимо, почва ускользала под ними. Но это побуждало их к напряжению сил.
Нечего было и думать о единоличной борьбе с иконоборцами. Последние громко говорили, что иконопочитание запрещено Вселенским собором. Они разумели при этом собор 754 года, при Константине V. Нужно было противопоставить этому ложному собору истинно вселенский. Да и помимо этого, вопрос о почитании честных икон никогда еще не был предметом соборного обсуждения. Лучше других современников своих Тарасий понимал дух и потребности времени. При избрании он потому и потребовал созвания Вселенского собора. Согласие получено было, и медлить с осуществлением желаемого дела не имелось причин.
По установившемуся порядку, основанному на церковных канонах, новый патриарх должен был письменно оповестить остальных патриархов о своем восшествии на кафедру, присоединив к этому свое исповедание веры. Тарасий исполняет требование канонов. Он отправляет послов с своею грамотою и в Рим, и к восточным патриархам, где указывает на то, что предполагается Вселенский собор, и просит прислать представителей.
В августе месяце 785 года и императрица Ирина снарядила посольство в Рим к папе Адриану по церковным делам. Вместе с тем папа приглашается принять участие в соборе "для установления и утверждения древнего предания о досточтимых иконах". Императрица обещает доставить папе все удобства по пути в столицу Византии и обратном. Если же он не может сам прибыть, то пусть пришлет мужей почтенных и сведущих с грамотою. Послание свое Ирина отправляет с Константином, епископом Леонтины. Она просит не задерживать посла. Сообщением о том, что сделаны все распоряжения о доставлении надлежащих почестей и покоя на пути, оканчивается послание императрицы.
Как же в Риме отнеслись к положению Церкви восточной? Просьбу восточных собратий удовлетворить было легко. И точно, папа не замедлил ответом и императрице Ирине, и патриарху Тарасию. Послания эти представляют глубокий интерес по своему содержанию. Сказав о том впечатлении, которое произвело на него послание императрицы, папа убеждает ее стоять за истину и тем уподобиться Константину и Елене, "которые и православную веру объявили всенародною и возвысили святую кафолическую и апостольскую духовную мать нашу, Церковь римскую, и вместе с прочими православными императорами почитали ее, как главу всех Церквей". Далее Адриан в своем послании решает вопрос о почитании икон, обосновывая законность его на священном предании и священном писании. Предание Церкви римской поставляется на первом плане. Окончив изложение основ для иконопочитания, папа просит императрицу восстановить иконы. "Повелите священные иконы в вашем богохранимом царствующем граде и в других местах Греции восстановить и утвердить в прежнем виде; сохраните предание нашей святейшей и священнейшей Церкви и отвергните лукавство нечестивых еретиков, чтобы наша святая кафолическая и апостольская римская Церковь приняла вас в свои объятия".
Наконец, папа заявляет, что он сильно был возмущен и опечален тем, что Тарасий "быв избран из сословия мирян и взят с государственной службы, вдруг возведен на степень патриаршества и вопреки определению святых канонов сделан патриархом". Просьбою о радушном приеме посылаемых папою послов, Петра архипресвитера и Петра, аббата обители Саввы, оканчивается послание к императрице Ирине.
Папа Адриан одновременно прислал послание и патриарху Тарасию. И в нем папа делает упрек цареградскому патриарху за возведение его из мирян на кафедру первосвятителя. Но теперь он намеренно оттеняет после печали и радость, испытанную им при чтении чистого исповедания и правой веры Тарасия. Высказав свое желание о предании анафеме лжесобора 754 года, папа не преминул упомянуть и о величии римской кафедры и самому Тарасию угрожал непризнанием законности его хиротонии, если он не озаботится восстановлением почитания икон.
Римские легаты прибыли в Константинополь в конце 785 года или в начале 786 года. Кажется, несколько ранее их явились в столицу Византии с Востока два иеромонаха: Иоанн и Фома, уполномоченные александрийского и антиохийского патриархов. Феодор, патриарх Иерусалимский, прислал на собор свое послание.
Среди собравшихся в столицу епископов несомненно было несколько убежденных иконоборцев. Но не в них была сила партии. Столичное население из сословия знатных и именитых граждан также довольно сжилось с иконоборческими традициями. Однако, и не в том мощь иконоборческая заключалась. Императоры-иконоборцы были хорошими военоначальниками. Они сумели привязать к себе воинов и воспитать их в духе реформы. Войско византийское решительно симпатизировало иконоборческим идеям. Оно-то и стало теперь во главе оппозиции императрице и патриарху. К нему примкнули и другие недовольные переменами. Во всяком случае иконоборцы представляли из себя силу, с которой пришлось вести счеты.
В столице было многолюдно. Прибыло немало званных гостей. Не все вели себя спокойно. "Многие из епископов, погрязшие в ереси христианообвинителей, вместе со многими из мирян, злоумышляли не допускать того, чтобы состоялся собор, но плотно стоять за низвержение и порицание честных икон. Они делали немало сходок и заговоров против патриарха, так что составлялись даже большие противозаконные сборища" (Деян. VII Всел. соб., 60 стр.). Патриарх Тарасий скоро прекратил незаконные деяния иконоборческих епископов. Он объявил им, что без благословения местного епископа они не имеют права созывать собраний, а иначе, по правилам, подлежат отлучению. Епископы присмирели. Тем временем императрица с сыном возвратилась из поездки во Фракию и указала место для предположенного собора в храме святых апостолов. Назначен был день. Накануне его войско произвело возмущение. Воины вторглись в крещальню храма и неистово кричали: "Не быть собору". "Однако, императрица не отменила дня. На утро епископы собрались. Собор объявлен был открытым. Патриарх Тарасий произнес речь. Прочитаны были соборные определения о том, что Вселенский собор никогда не должен быть созываем без согласия прочих святейших патриархов". Ясно, к чему это направлялось. Собор 754 года оказывался лжесобором. Не успели сделать вывода, как послышался шум вне храма. Это кричали воины. Они угрожали отцам собора. Патриарх послал сказать императрице о случившемся. Ирина посоветовала отцам разойтись до более благоприятного времени. Воины, вдоволь накричавшись, разошлись, и порядок был восстановлен. "Тогда под предлогом неприятельского движения, точнее, пустив молву, что народ агарянский выступает, с враждебною целию, императоры издали повеление, чтобы войска двинулись в поход". Сборы были недолги, ибо в действительности никакой войны не предвиделось. Но, как бы то ни было, буйные элементы из столицы были выведены. "После таких событий Церковь целый год наслаждалась покоем". Так как неизвестно было, когда состоится предположенный собор, то и иерархи, собравшиеся в столицу особенно из ближайших мест, отбыли в свои места. Даже послы римского патриарха покинули гостеприимную столицу Византии. Но ни патриарх Тарасий, ни императрица Ирина не оставляли мысли о соборе. Теперь-то ясно стало, что поторопились с этим великим делом, не заручившись надлежащими мерами предосторожности. Целый год употреблен был на подготовку. "Патриарх всемпроповедовал слова истины". Биограф Тарасия точнее определяет характер проповеди его. "К прежним трудам он присоединил заботу об изыскании доказательств иконопочитания из священного писания и святоотеческих творений".
Как только прошел год, благочестивые императоры снова издали повеление, чтобы был созван собор в митрополии никейской. Уполномоченные римского патриарха были возвращены с пути из Сицилии. Представители восточных кафедр, вероятно, и не оставляли столицы в ожидании собора. Епископов константинопольского патриархата собрать было не трудно. Всего налицо членов предположенного собора оказалось свыше трехсот. Представителями государственной власти были: патриций Петрона и логофет Иоанн. Кроме того, приглашены были на заседания собора почтенные настоятели монастырей с иконами.
Собор узаконил почитание икон. На все времена и для всех православных христиан он постановил: "Мы, шествующие царским путем и следующие божественному учению святых отцов наших и преданию кафолической Церкви, – ибо мы знаем, что в ней обитает Дух Святой, со всяким тщанием и осмотрительностью определяем, чтобы святые и честные иконы предлагались (для поклонения) точно так же, как и изображение честного и животворящего креста, будут ли они сделаны из красок, или (мозаических) плиточек, или из какого-либо другого вещества, только бы сделаны были приличным образом, и будут ли находиться в святых церквах Божиих на священных сосудах и одеждах, на стенах и на дощечках, или в домах и при дорогах, а равно будут ли это иконы Господа и Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа, или непорочной Владычицы нашей Богородицы, или честных ангелов и всех святых и праведных мужей. Чем чаще при помощи икон они делаются предметом нашего созерцания, тем более взирающие на эти иконы возбуждаются к воспоминанию о самих первообразах, приобретают более любви к ним и получают более побуждений воздавать им лобызание, почитание и поклонение, но никак не то истинное служение, которое, по вере нашей, приличествует одному только божественному естеству.
Они возбуждаются приносить иконам фимиам в честь их и освещают их, подобно тому, как делают это и в честь изображения честного и животворящего креста, святых ангелов и других священных приношений и как, по благочестивому стремлению, делалось это обыкновенно и в древности; потому что честь, воздаваемая иконе, относится к ее первообразу и поклоняющийся иконе поклоняется ипостаси изображенного на ней.
Благополучно закончил свои деяния Вселенский собор. Напутствуемые благожеланиями отцы стали выбывать из столицы к местам своего служения. Со спокойною совестию, под авторитетом соборного решения вопроса, столь долго волновавшего Церковь, епископы займутся теперь порученным им делом строения таин Божиих.