Святая Русь

Предисловие

Первая волна репрессий на Русскую Православную Церковь обрушилась в период с 1917 по 1918 год: десятки тысяч людей были репрессированы только за то, что протестовали против закрытия храмов и пытались воспрепятствовать поруганию святынь. Когда в 1976 году в Мюнхене был издан ежемесячник «Религия и атеизм в СССР», где публиковался синодик «Со святыми упокой», всех поразило число имен мучеников за веру, принявших страдания от рук большевиков, — оно составило 8100 человек.

Среди них был и иерей Иоанн Пригоровский, которому в Пасхальную ночь 1918 года выкололи глаза, отрезали уши и язык и живым закопали в навозной яме в станице Незамаевской Кубанской области. Иеромонах Иоанн Краснов был сожжен живьем в паровозной топке в апреле 1918 года в станице Данкайской Кубанской области.

Многие из погибших даже перед смертью, хорошо зная о страшной расправе, молились за своих мучителей и благословляли убийц. И это было лишь началом Голгофы для Русской Церкви.

Первым священномучеником за веру стал протоиерей Иоанн Кочуров (1871-1917 годы). Он служил приходским священником в Царском Селе недалеко от Санкт-Петербурга. Господь сподобил его в XX веке принять мученический венец от богоборческой власти большевиков. Убит Иоанн был 31 октября (по старому стилю) 1917 года в Царском Селе.

Еще тогда Патриарх Московский и всея Руси святитель Тихон сказал про него: «Украшенный венцом мученичества, почивший пастырь предстоит ныне престолу Божию в лике избранников верного стада Христом» В наши дни это было подтверждено: Архиерейский собор Русской Православной Церкви причислил протоиерея Иоанна клику святых.

25 января 1919 года советская власть и адата декрет «Об отделении церкви от государства и школы от церкви», После этого начатое уже узаконенное ожесточенное гонение верующих и лиц духовного звания.

Примеры глумления и кощунства неисчислимы. Но даже некоторые из них приводят в содрогание потомков, Так, в церкви Тамбовского полка был сожжен иконостас, из священнических одежд сшили колпаки для лошадей и костюмы для актеров, плащаница изорвана на шарфы и портянки. В церкви станины Кореновское на Кубани алтарь был превращен в отхожее место, осквернен, из парчовых риз сшиты попоны для целого кавалерийского отряда.

В станине Сергиевской красноармейцы вначале разграбили квартиру священника, надели на шею лошади епитрахиль, а к хвосту привязали крест и в таком виде водили по площади.

Потом были устроены кощунственные похороны живого товарища, и охмелевшие красноармейцы палили в небо и кричали, что расстреляли Бога. В Донской области не было ни одного храма, которого не осквернили бы большевики...

Отделение церкви от государства многими трактовалось как физическое истребление лип духовного звания. Убить попа или поглумиться над ним стало нормой поведения для «товарищей». Так, в Спасском монастыре был убит 75-летний архимандрит Родион, но сначала ему срезали кожу вместе с волосами с головы (сняли скальп).

В Херсонской губернии священника распяли на кресте. Священника Лисицына убили после трехдневных истязаний.

В Харькове 80-летнего иеромонаха Амвросия избили прикладами, раздели донага, а когда он хотел перекреститься, отрубили руку. Его тело так и не похоронили, а отдали на съедение собакам. Священника Никольского во время литургии вывели из монастыря и после избиений убили, выстрелив в рот со словами: «Мы тебя причащаем».

Православный священник В. Никифоров-Волгин, который вместе со всеми пережил ад и в годы страшного лихолетья взял на себя подвиг апостольского странничества, написал небольшую книжицу с названием «Дорожный посох», где передается атмосфера, парившая в то время, и описываются подвиги русских православных отцов.

Отрывок из этой книги, приведенный ниже, свидетельствует о высоком состоянии души епископов, священников и монахов, сумевших сохранить веру даже несмотря на истязания, гонения и мучения: «Я проходил мимо оскверненных храмов, сожженных часовен, монастырей, превращенных в казармы и торговые склады, был свидетелем надругательства над мощами и чудотворными иконами, соприкасался со звериным ликом человека, видел священников, ради страха отрекшихся от Христа... Был избиваем и гоним не раз, но Господь помог мне все претерпеть и не впасть в уныние. Да разве могу я ослабнуть духом, когда вижу я сотни пастырей, идущих с котомками и посохами по звериным тропам обширного российского прихода. Среди них были даже и епископы, принявшие на себя иго апостольского странничества... Все они прошли через поношение, заключение, голод, зной и ледяной ветер. У всех были грубые, обветренные лица, мозолистые руки, рваная одежда, изношенная обувь, но в глазах и в голосе сияние неизреченной славы Божией, непоколебимость веры, готовность все принять и все благословить... При встрече кланялись земно друг другу, обнимались, тихо беседовали среди поля или леса. На прощание крестили друг друга и расходились по разным дорогам».

Удивительно, что православный русский народ, который 1000 лет жил со Христом, глубоко воспринял в свою душу жертву Спасителя, породил таких великих и почитаемых святых, как Антоний и Феодосий Печерские, Сергий Радонежский, Амвросий Оптинский, Серафим Саровский и многих других, взрастил миллионы истинных праведников, создал столько величественных, славных и знаменитых обителей, храмов и церквей, народ, который столетия был предан своим православным праздникам и традициям, мог принять власть безбожников.

Как мог этот народ следовать звериными тропами, искореняя все, что напоминает о Боге, о Христе, равнодушно взирать на глумления над православными святыми, разрушать церкви и монастыри, жечь иконы и истязать своих духовных наставников? На этот вопрос сложно ответить однозначно. Но можно заметить, что русский народ не во всем сочувствовал большевикам, и если одно он терпел, то другое — враждебное отношение к «господам» и «поработителям» — принимал с большим энтузиазмом.

Церковь в то время, благодаря большевистской пропаганде, у многих ассоциировалась с властью, а значит, находилась по ту сторону баррикады, хотя в целом можно сказать, что революция была воспринята большинством пассивно и большевизм был скорее навязан простому люду, чем с радостью принят.

В «Слове на день прославления святителя Иоанна, митрополита Тобольского» новопрославленный исповедник протоиерей Петр Чельцов, обдумывая прошлое, настоящее и будущее Церкви российской, сказал следующее: «...на мрачном горизонте ее страданий вдруг зажигалась яркая звездочка и выводила ее на верную дорогу, и Великая Святая Русь спокойно и величаво продолжала свое, указанное ей промыслом историческое шествие...» И, по словам отца Петра, этой яркой звездочкой всегда был русский святой.

Революция, сжигающая в своем огне грехи России, вызвала небывалое цветение святости: святость мучеников, духовных подвижников в миру и исповедников. Сколько святых, новоявленных угодников Божьих, появилось в Русской церкви в XX веке, когда для России настал час испытания ее веры, час подвига за Христа! Тогда Патриарх Московский и всея Руси святитель Тихон указал всем верующим единственный путь в новой жизни: «Если нужна искупительная жертва, нужна смерть невинных овец стада Христова, благословляю верных рабов Господа Иисуса Христа на муки за Него».

И многострадальная Россия во главе со своим патриархом вступила на свою Голгофу...

Святитель Тихон, Патриарх Московский и всея Руси

Василий Белавин родился в 1865 году в Псковской губернии в семье священника. После Псковской семинарии он поступил в Петроградскую духовную академию, после окончания которой в 1888 году вернулся в Псковскую духовную семинарию и стал работать преподавателем.

Но в 25 лет Василий принял постриг с именем Тихон, а в 33 года монаха возвели в сан епископа Люблинского. Тихон прожил семь лет на Аляске, имея собственную кафедру в Северной Америке. Затем он был возведен в сан архиепископа и в 1907 году назначен в Ярославскую епархию. Через некоторое время начальство перевело Тихона в Виленскую епархию, где его и застала война в 1914 году.

Виленская епархия оказалась в сфере военных действий, и большая часть епархии была отрезана от России линией фронта. Святителю пришлось оставить Вильно, спасая церковное имущество и святые мощи. Тихон поселился в Диене, на самой окраине своей епархии. Он часто посещал передовые позиции, где беседовал с солдатами и офицерами. Несколько раз святитель попадал под обстрел.

Февральская революция внесла свои «коррективы» в Русскую Церковь. Обер-прокурором Синода стал князь Львов, который сразу же сменил весь состав Синода, изгнав митрополитов Макария и Питирима. Вскоре был объявлен собор, целью которого было выбрать главу Московской епархии. Подавляющее большинство голосов получил архиепископ Тихон.

В августе 1918 года открылся Священный собор, где архиепископу Тихону был присвоен титул митрополита, к тому же его избрали председателем собора и патриархом.

В первую годовщину Октябрьской революции большевики ликовали — целый год в стране держалась советская власть. Но патриарх Тихон направил Совету народных комиссаров послание: «Захватывая власть и призывая народ довериться вам, какие обещания давали вы ему и как исполнили вы эти обещания! Поистине вы дали ему камень вместо хлеба и змею вместо рыбы... Любовь Христову вы открыто заменили ненавистью и вместо мира искусственно разожгли классовую вражду... Вы наложили свою руку на церковное достояние, собранное поколениями верующих... Мы знаем, что наши обличения вызовут у вас только злобу и негодование и что вы будете искать в них лишь повод для обвинения нас в противлении власти».

Проглотили ли с легкостью это послание большевики? В тот момент — да. Возможно, в общей неразберихе первых послереволюционных лет, когда не хватало пуль на белых, дворян и прочих врагов революции, властям было не до патриарха...

Патриарх Тихон участвовал во всех крестных ходах, а после получения известия об убийстве всей царской семьи он отслужил панихиду и заупокойную литургию. По окончании литургии Тихон выступил с речью: он говорил о том, что убийство государя и его семьи ничем нельзя оправдать, а те, кто совершил столь страшное злодеяние, должны быть заклеймены как палачи. Верующие очень боялись за своего патриарха, прекрасно зная, что «революционно настроенным массам» ничего не стоит убить вставшего у них на пути святого отца. Один раз к Тихону пришла целая делегация во главе с видными архиереями, просящими патриарха уехать за границу. На что Тихон ответил: «Было бы слишком на руку это врагам Церкви, и они бы использовали это в своих целях».

Вся верующая Москва испытывала тревогу за своего патриарха, вскоре приходские общины организовали ему охрану, Тихон не стал этому препятствовать.

А гонения на Церковь продолжались: большевики грабили храмы, убивали священников и арестовывали верующих.. . Патриарха почему-то не трогали.

Арестовали Тихона только в мае 1922 года и сразу заключили в тюрьму. После ареста патриарха большевики организовали так называемую обновленческую церковь. Собравшись, обновленцы объявили патриарха низложенным за контрреволюционную деятельность. Обновленческая церковь, конечно же, признала справедливость революции и оправдала гонения и убийства священников большевиками...

Но Тихон вскоре был отпущен на свободу, что для Русской Церкви в то время означало только одно — разгон обновленчества, что патриарх не преминул сделать после выхода из тюрьмы. Святитель продолжал проводить службы в московских и окрестных храмах при огромном стечении народа. Тихон теперь проживал в Донском монастыре, и к нему приходили паломники со всех концов России.

Но большевики не оставили намеченной цели — во что бы то ни стало избавиться от Тихона. В декабре 1923 года неизвестные лица убили в патриарших комнатах келейника Якова Полозова. Если бы в тот момент в комнате находился Тихон, то убили бы и его. Большевикам не давала покоя растущая с каждым годом популярность патриарха, советская власть пыталась любым путем очернить Тихона. Так, в советской прессе появилась статья, автор которой обвинял патриарха в укрытии ценностей Киево-Печерской лавры и в переписке с эмигрантами. Святитель напечатал в «Известиях» статью-опровержение.

Тогда власти оставили «детские шалости» — такие, как статьи и сплетни про патриарха, начав чинить ему более серьезные препятствия. Большевики арестовывали епископов и священников, которые, исполняя волю патриарха, выполняли ту или иную порученную им службу. Например, чекисты не позволяли назначенным Тихоном архиереям даже доехать до своих епархий, арестовывая их прямо в дороге и направляя в заключение или ссылку.

Большевики даже назначили своего человека, то есть специального агента, который несколько раз в неделю проводил с Тихоном беседы. У агента были свои цели, которым патриарх не собирался потакать. Так, агент упрашивал Тихона написать письмо архиепископу Кентерберийскому, в котором бы уверил последнего, что в России на Церковь гонений нет. В другой раз агент склонял патриарха сместить с кафедр неугодное большевикам духовенство. Святитель никогда не поддавался на «дружеские беседы», поступая так, как было лучше для Церкви.

Борьба с властями сильно сказалась на здоровье патриарха. В 1925 году Тихон очень тяжело заболел, но, несмотря на плохое самочувствие, продолжал руководить патриархией и принимать людей. Весной 1925 года патриарх Тихон скончался и был похоронен в Донском монастыре.

Митрополит Евгений (Зернов)

Митрополит Евгений (Семен Алексеевич Зернов) родился 18 января 1877 года в семье диакона. После окончания Московской духовной семинарии поступил в академию. В 1900 году пострижен в мантию; рукоположен во иеродиакона; в 1902 году — во иеромонаха. В 1913 году рукоположен во епископа Киренского, викария Иркутской епархии. С 1914 года — епископ Приамурский и Благовещенский.

В 1923 году после всенощной накануне праздника Успения Пресвятой Богородицы епископ Евгений в первый раз был арестован и заключен в тюрьму Благовещенска. Затем был переведен в город Читу, потом выслан в Москву. В том же 1923 году возведен в сан архиепископа, а в 1924 включен в состав членов Священного синода при святом патриархе Тихоне.

Деятельность архиепископа Евгения не переставала интересовать бдительных сотрудников НКВД, ведь в тот мир, в котором билась растерзанная Россия, было запрещено приходить с миром... А проповеди епископа Евгения несли мир в мечущиеся души. Разве могла стерпеть это власть? Конечно нет. Что могла значить жизнь какого-то попа, если его речи «вселяли смуту в революционный настрой»? Одной-единственной пули в висок... Горели, плача, иконы, при виде растерзанных церквей люди опускали глаза, не смея перекреститься.

И в это время в Москве проповедовал добро епископ Евгений. Добро? Кому какое дело было до этого добра, когда уставшая от Гражданской войны Россия пыталась «поднять голову». Но речи епископа вдохновили многих людей, к нему, несмотря на страх быть арестованными, ходили толпы прихожан. Никому не отказывал он в беседе или в совете. Высокообразованный и компетентно рассуждавший по всякому теоретическому вопросу, епископ Евгений был житейски мудр, всегда тактичен и спокоен. Пастырям делал замечания наедине, в самой мягкой форме, сомневающегося и неверующего провожал побежденным, скорбящего — ободренным.

В 1924 году архиепископ Евгений был вновь арестован. 1924-1927 годы — лагеря... Это страшное слово «Соловки», услышав которое люди впадали в панику, хотелось бежать куда глаза глядят, хотелось ослепнуть и оглохнуть, только бы не знать, что это такое — Соловки... Среди архиереев, находившихся в Соловецком лагере особого назначения, архиепископ Евгений был старшим и в 1926 году принимал самое деятельное участие в составлении «Соловецкого послания» (обращения к правительству СССР православных епископов из Соловецких островов). Правительство же ответило на это послание новыми репрессиями...

С 1927 по 1929 год архиепископ Евгений находился в ссылке в Зырянском крае. А после освобождения поселился в городе Котельниче Нижегородского края. Не думали власти, пытаясь превратить людей в «податливый воск» условиями жизни на Соловках, что есть люди, души которых не способны ни очерстветь, ни поддаться революционным проповедникам.

На таких людей и их семьи на многие годы накладывалось клеймо: враг народа. А что же народ? Затравленно молчал, боясь противоречить кучке тиранов, чтобы не оказаться «в местах, не столь отдаленных». К таким людям и обращался несломленный епископ Евгений: «Что нам бояться, надо Бога бояться».

В 1930 году Евгений назначен архиепископом Белгородским. С 1931 года он — архиепископ Котельнический, викарий Вятской епархии; с 1934 года — митрополит Горьковский.

В 1935 году после Пасхальной службы, совпавшей с празднованием 1 Мая, владыка Евгений собрался ехать домой. Близкие стали предлагать ему задержаться, пока пройдут участники демонстрации. Но владыка поехал по улицам домой в клобуке. Разве могли стерпеть власти попа, разъезжающего во время первомайской демонстрации? Конечно нет — в то время это было непростительным «грехом гражданина СССР». Вскоре владыка был арестован и обвинен ОСО при НКВД СССР в «антисоветской агитации». Владыка Евгений был приговорен к 3 годам лишения свободы, заключение он отбывал в Карагандинском лагере.

Но и в лагере он вскоре «стал представлять большую опасность для вставшего на путь исправления советского человека», ведь владыка и там продолжал «антисоветскую агитацию», утешая словом несчастных узников.

В сентябре 1937 года владыка Евгений был осужден «тройкой» при УНКВД СССР по Карагандинской области. Приговор — расстрел...

Смогла ли пуля заставить навеки замолчать человека, пришедшего с миром и пронесшего по всей своей жизни, полной трудностей и мучений, добро? «Истинно, истинно говорю вам: верующий в Меня имеет жизнь вечную» (Иоанна 6:47). Священномученик митрополит Евгений прославлен Архиерейским собором Русской Православной Церкви в 2000 году.

Архиепископ Александр (Щукин)

Александр Щукин родился в 1891 году в Риге в семье священника Иоанна Щукина. Среди семерых детей отца Иоанна и Елизаветы только Александр никогда не участвовал в играх и развлечениях братьев и сестер, он рос очень тихим и скромным. Пока братья и сестры играли, он запирался в комнате отца и молился. Александр хотел стать священником.

В 1915 году Александр Щукин окончил Московскую духовную академию. Во время Первой мировой войны отец Иоанн вместе с семьей переехал в Нижний Новгород, куда к нему после окончания академии приехал сын Александр, поступив преподавателем в Нижегородскую семинарию.

1917 год... Для Православной Церкви пришел час испытаний. Как испытываемое огнем злато, Церковь выковывалась в огне мирской злобы и мятежей.

В это время Александр попросил отца благословить его на монашеский подвиг. «А выдержишь ли ты крест иночества в такое мятежное время, когда все церковное попирается и уничтожается?» — спросил отец сына. «Со мною Бог, и вера моя непоколебима», — ответил Александр. Помолившись, отец благословил его ехать в Троице-Сергиеву лавру. Постриг он принял с именем преподобного Александра Свирского.

Не прошло и года, как нижегородские власти арестовали отца Иоанна. Просидев полгода в заключении, он тяжело заболел и был отпущен, выйдя на волю еле живым. После освобождения отец Иоанн стал служить в селе Лысково, вскоре к нему приехал Александр. Отец и сын служили вместе до того времени, пока в 1923 году иеромонах Александр не был вызван в Москву для принятия архиерейского сана.

Во время отсутствия сына отец Иоанн тяжело заболел. Зная, что умирает, он ждал сына, чтобы тот напутствовал его перед смертью. Владыка Александр прибыл накануне смерти отца, напутствовав его Святыми Тайнами.

Самой первой службой взошедшего на кафедру епископа была заупокойная всенощная и литургия по новопреставленному отцу...

Прекрасный проповедник, мудрый наставник и почитатель монашеского жития, владыка Александр служил в Макарьевском монастыре. В Макарьеве владыка организовал преподавание Закона Божия детям 10— 13 лет. Продолжалось это недолго — около года, после чего преподавание запретили власти. Недопустимо было советским детям, будущим коммунистам, изучать Закон Божий, они должны были только «учиться, учиться и еще раз учиться» у коммунистов...

В 1929 году, в день памяти архистратига Божия Михаила, епископа Александра арестовали и отправили в Нижегородскую тюрьму, где в то время находилось уже почти все нижегородское духовенство, обвиняемое в контрреволюционной деятельности.

Когда следователь задал епископу Александру вопрос относительно его контрреволюционной пропаганды среди народных масс, владыка ответил: «Каждое воскресенье я говорю проповеди на темы Священного Писания... и иногда в защиту религиозных истин, оспариваемых современниками.

В проповедях против безбожия я говорю, что разрушать монастыри и храмы могут лишь люди, лишенные человечности, не верующие в вечную жизнь, да и в земной жизни мало что предполагающие построить». Видимо, ответ епископа вызвал недоумение у следователя, потому что на следующий день он попросил владыку Александра объяснить все в письменной форме. Видно, не дано было следователю понять, что скрывается за словами епископа.

В тюрьме епископу сулили свободу, если он перестанет говорить проповеди. Он не согласился: «Я поставлен проповедовать и не могу отказаться». Страшно даже писать, каким пыткам и избиениям подвергался епископ Александр... Каждый раз после пыток епископ Александр отвечал спокойно и кротко: «Тело мое в вашей власти, и вы можете делать с ним что хотите, но душу свою я вам не отдам». Произнося эти слова, святитель улыбался своим мыслям, понятным только ему одному... Епископ был помещен в одну камеру к священникам, которые стали свидетелями того, как ночью после очередной пытки он встал на колени, читая молитву: лицо его сияло, сияло тем светом, который всегда озарял его душу...

Так и не добившись от владыки Александра желаемого, власти вынесли приговор: Соловки, три года. В Соловецком лагере епископ работал сначала сторожем, а затем бухгалтером. По прошествии срока заключения святитель получил назначение в Орел, где был возведен в сан архиепископа.

Беспощадные гонения на церковь, постоянные аресты и расстрелы православных привели к тому, что люди перестали посещать храмы из страха быть арестованными. Посещение храма рассматривалось как государственное преступление, церкви опустели. Владыка Александр стал вновь читать свои проповеди, и храмы начали заполняться народом. Услышав архиепископа один раз, человек стремился послушать его снова, а потом еще и еще. Даже нависшая угроза быть арестованным и, в лучшем случае, сосланным в лагеря, а в худшем — приговоренным к смерти не пугала народ, приходивший послушать святителя. А он не обещал «светлое будущее», которое сулили власти народу, владыка проповедовал то, что есть в душе у каждого и что многие пытаются спрятать, каждый под своей маской. «Любовь познали мы в том, что Он положил за нас душу Свою: и мы должны полагать души свои за братьев... Дети мои! Станем любить не словом или языком, но делом и истиною» (1 Иоанна 3:16-18).

Оживление религиозной жизни в городе привело к тому, что чекисты стали подыскивать обвинение против архиепископа. Однажды под вечер к нему пришел человек и предупредил, что власти решили обвинить святителя в поджогах в городе, уже есть лжесвидетели и обвинение готово. Архиепископ уехал в Нижегородскую область.

В конце 1936 года архиепископ Александр получил назначение в Семипалатинск. В тот год архиереев одного за другим поглощали тюрьмы. Сестра Елизавета написала владыке письмо, в котором советовала ему уйти на покой и приехать к ней в Лысково. «Как бы я вас ни любил, — отвечал архиепископ, — но я не для того взял посох, чтобы его оставить».

Святитель не «оставил свой посох», и в 1937 году он был арестован. В то время следователи не стеснялись применять пытки, и многие арестованные, не выдерживая мучений, давали любые показания и подписывали любые протоколы, но только не архиепископ Александр. Он держался мужественно, не соглашаясь и не подписывая ни одного из навязываемых ему обвинений. Его обвиняли в шпионаже и в контрреволюционной деятельности — архиепископ все решительно отвергал. Пытая, требовали назвать своих друзей — владыка молчал. Во время пыток приводили свидетелей, незнакомых ему людей, якобы признавшихся, что они вместе с ним вели контрреволюционную агитацию. Измученные люди, не выдержавшие пыток и подписавшие то, что от них требовали, опускали глаза под взглядом архиепископа. Святитель продолжал все отвергать. Показаний не набралось ни на один протокол допроса, а сроки (в то время вся страна жила по срокам), отпущенные следователям, подходили к концу. Через два месяца после начала следствия архиепископ Александр был расстрелян.

Всем родным и друзьям, кто интересовался судьбой владыки, власти отвечали, что он сослан на 10 лет без права переписки, а через 10 лет ответили, что он умер в лагере.

Во время отпевания в церкви в Лысково архиепископа Александра собралось столько народу, что храм даже не смог вместить всех желающих, и большая часть пришедших стояла на улице. Послушница Анна сделала небольшой гроб, куда положили четки святителя, крест и Евангелие.

Человек, не «бросивший свой посох», проповедовавший добро и любовь, не сломленный пытками и мучениями, архиепископ Александр (Щукин) прославлен Архиерейским собором Русской Православной Церкви в 2000 году.

Архиепископ Николай (Добронравов)

Архиепископ Николай (Николай Петрович Добронравов) родился в 1861 году в семье священника.

В 1881 году окончил Московскую духовную семинарию. С 1886 года — магистр богословия; рукоположен во иерея. В 1908 году возведен в сан протоиерея.

Впервые арестован в 1918 году в Москве и заключен в Бутырскую тюрьму, но вскоре освобожден. В этом же году Николай овдовел; пострижен в мантию; возведен в сан архимандрита. В 1924 году он уже архиепископ Владимирский.

В 1925 году, после кончины патриарха Тихона, архиепископ Николай подписал акт о передаче церковной власти митрополиту Крутицкому Петру (Полянскому). В этом же году архиепископ был арестован в Москве по делу митрополита Петра и находился в Бутырской тюрьме пять месяцев.

По этому же делу проходил и священник Сергий Сидоров. На первом его допросе следователь потребовал выдачи автора письма к митрополиту Петру, Сергий отказался его называть, тогда Тучков (уполномоченный ГПУ по делам религии) потребовал очной ставки допрашиваемого с епископом Николаем. Серая мгла наступающих сумерек, мрачное лицо следователя Казанского, хриплые выкрики Тучкова и нечленораздельные возгласы третьего следователя, который все время целился поверх головы Сергия в окно маленьким браунингом, вот что представляла в тот момент комната, где велся допрос священника.

Привели епископа Николая, который взглянул на следователей, на Сергия и остановил внимательный взгляд на третьем следователе, держащем браунинг. Утомленные глаза владыки были холодные и строгие. «Что смотришь, оружия никогда не видел?» — даже не сказал, а закричал следователь. Епископ властно прервал его: «Выпейте валерьянки и успокойтесь. Я не понимаю звериного рычания и буду отвечать вам тогда, когда вы будете говорить по-человечески. И спрячьте вашу игрушку».

Наверное, свершилось чудо, но следователь спрятал револьвер и вежливо стал спрашивать епископа. Владыка отвечал обстоятельно, стараясь обелить тех, на кого следователи требовали указать как на заговорщиков. Так, во время этого допроса епископу удалось выгородить С. П. Мансурова (ученый, историк церкви) и спасти его от ареста.

Владыка Николай познал все ужасы тюрьмы. Следователи издевались над ним, бросали в подвал, вызывали на ночные допросы. И мы можем только склониться перед величием духа этого человека, благодаря

силе которого епископу удалось спасти многих людей и сохранить многие церковные тайны.

В 1926 году епископ Николай был осужден ОСО к 3 годам ссылки. Возвратившись из ссылки, проживал в Москве. В 1937 году был арестован по обвинению в контрреволюционной агитации и участии в церковно-монархическом объединении ИПЦ (Истинно Православной церкви). В том же году осужден «тройкой» при УНКВД СССР по Московской области.

Епископ Николай был расстрелян 10 декабря 1937 года на Бутовском полигоне...

Епископ Лаврентий (Князев) и протоирей Алексий (Порфирьев)

Епископ Лаврентий (в миру Евгений Князев) родился в 1877 году в городе Кашире. В 1902 году окончил Санкт-Петербургскую духовную академию со степенью кандидата богословия.

В том же году пострижен в монашество на Валааме и рукоположен в иеромонаха. В 1917 году митрополит Тихон представил Лаврентия к хиротонии, и в том же году архимандрит был рукоположен во епископа Ба-лахнинского, викария Нижегородской епархии.

В Нижнем Новгороде епископ благословил создание Спасо-Преображенского братства по возрождению церковно-общественной жизни, организованного А. Булгаковым.

Епископ обладал неиссякаемым красноречием, но все его проповеди непременно заканчивались одними и теми же словами: «Возлюбленные братья и сестры, мы переживаем совсем особое время — всем нам предстоит исповедничество, а некоторым и мученичество». Как же он был прав в том далеком от нас 1918 году, говоря об особом времени, когда придется умирать за веру, когда посещение церкви будет караться законом...

В доме Булгаковых епископ говорил, что он чувствует свою мученическую кончину, но готов достойно принять смерть за веру и за Россию. Рассказывали, что во время пребывания в Вильно владыка Лаврентий отдал в женский монастырь свой клобук, чтобы его привели в порядок. Монахиня, которой выпала честь заниматься этим делом, вычистила, выгладила наметку, надела ее на камилавку и подошла к зеркалу взглянуть, правильно ли она сидит. Монахиня подняла клобук над головой, чтобы надеть на себя, и вдруг упала в обморок. Над клобуком она увидела огненный венец.

В конце августа 1918 года чекисты арестовали владыку Лаврентия. В тюрьме ему предложили отдельную камеру, но он остался в общей и первую ночь провел на голом полу. На следующий день ему передали в тюрьму постель, о которой впоследствии среди заключенных пошло поверье, что того, кто полежит на ней, обязательно отпустят домой. И это случалось на самом деле, видно, доброта и положительная энергетика человека передается и его вещам. В камере епископ непрестанно молился, что первое время вызывало насмешки сокамерников, но Лаврентий молился с таким усердием, не обращая внимания на всеобщую иронию, что вскоре насмешки прекратились, а многие узники стали молиться вместе с епископом.

Жители города собрали около 16 тысяч рублей, которые намеревались внести под залог с целью освобождения Лаврентия. Власти же не собирались отпускать святителя. На Воздвижение, 14 сентября, когда епископ проводил службу в тюремной церкви, туда пришли представители советской власти, чтобы взглянуть на него и оценить степень опасности, какую он представляет для советского общества.

Но духовный облик святителя был так чист, так ярко горел свет его веры, и во время службы у епископа был такой упоенный взгляд, что представители Страны Советов единодушно проголосовали за то, что епископу Лаврентию нет места в советском обществе. Решено было убить святителя, но для этого требовался предлог.

Все мы знаем из истории, что в 1918 году государство вынесло постановление отобрать у церкви земли и имущество. Поместный собор единодушно отверг это постановление.

В том же 1918 году состоялся съезд духовенства Нижегородской епархии, на котором было принято решение протестовать против лишения церкви храмов, монастырей и церковного имущества. Было составлено воззвание к пастве, которое подписали епископ Лаврентий, председатель съезда, настоятель собора протоиерей Алексий Порфирьев, секретарь собрания и бывший предводитель нижегородского дворянства Алексей Борисович Нейдгард.

В проникновенном воззвании к пастве были приведены слова апостола — «облецитесь во всеоружие Божие». Конечно же, власти истолковали эти слова по-своему — как призыв к вооруженному восстанию. Наконец-то был найден предлог для ареста епископа Лаврентия, протоиерея Алексия Порфирьева арестовали тоже.

После ареста отца Алексия почему-то не вызывали ни на один допрос, соответственно, у священника сложилось впечатление, что его скоро отпустят. Накануне праздника иконы Божьей Матери Всех Скорбящих Радость ему сказали, чтобы собирал вещи. У отца Алексия было отличное настроение, он попрощался со всеми сокамерниками, говоря, что уверен — его отпускают на волю. Не знал протоиерей, что его переводят в тюрьму ЧК...

В то же время в тюрьму ЧК был переведен и епископ Лаврентий. Вели его через весь город в сопровождении одного вооруженного солдата. По дороге к епископу подходили люди, прося благословения. Проходя мимо подворья Пицкого монастыря, епископ остановился. Там шла служба в честь празднования иконы Божьей Матери Всех Скорбящих Радость и всенощная. Увидев епископа, молящиеся толпой высыпали на улицу, чтобы получить от него последнее благословение. Люди, да и сам епископ не питали иллюзий, что он вернется на волю. В те дни приближалась годовщина установления советской власти, и по всей стране прокатился красный террор, людей уничтожали без суда и следствия. Как будто бы власть хотела пополнить те реки крови, которые были пролиты народом в 1917 году.

24 октября, накануне празднования годовщины Октябрьской революции (6 ноября по новому стилю), епископу Лаврентию и протоиерею Алексию Порфирьеву сообщили, что им уже вынесен приговор — расстрел. Тут же священникам было предложено помилование, но только в том случае, если они откажутся от сана. Накануне праздника властям было бы на руку показать народу раскаявшихся попов, которые публично откажутся от своего сана и встанут на путь атеистического восприятия мира, указав народу, что в России только один бог — Ленин.

Нечего и говорить, что отказ епископа Лаврентия и протоиерея Алексия от сана и от Христа был немыслим, наверное, палачи и сами не верили в него и потому, не дожидаясь ответа, стали избивать священному-чеников. К ним применяли самые изощренные пытки, но так и не добились желаемого.

Перед самым расстрелом владыка Лаврентий причастился сам и причастил отца Алексия. Накануне расстрела к ним присоединили Алексея Нейдгарда и повели в сад, где уже была вырыта могила, у края которой их всех поставили.

Епископ воздел руки к небу и стал громко, пламенно молиться, отец Алексий сложил руки на груди, опустил голову и молился шепотом.

В этот момент русские солдаты, которые должны были привести приговор в исполнение, услышали Херувимскую песнь и отказались стрелять. Начальство вызвало латышей, но и они стали стрелять только после угроз. Было это около 23 часов.

В ту же ночь следователь-латыш, ведший дело епископа, пришел к его друзьям (Шмелинг) и принес вещи Лаврентия, сообщив, что он расстрелян. Опустив голову, следователь сказал, что у епископа не было никакого состава преступления, но поступил приказ во что бы то ни стало уничтожить этого человека. На следующий день следователь уехал в Латвию.

Через несколько дней Е. Шмелинг, направляясь рано утром в церковь и проходя мимо здания ЧК, увидела, как из ворот выехала телега, на которой лежали два тела. «Кто это?» — спросила она извозчика. «Тела епископа и священника, я везу их на Мочальный остров, а оттуда их велено сбросить в Волгу», — ответил извозчик, и из глаз его покатились слезы.

Именно так, по мнению красных командиров, положено было хоронить епископа и священника, расстрелянных «по плану к годовщине празднования Октябрьской революции».

Епископ Лаврентий и протоиерей Алексий прославлены Архиерейским собором Русской Православной Церкви в 2000 году.

Иеромонах Никифор (Кучин) и архимандрит Вениамин (Кононов)

Архимандрит Вениамин (Василий Васильевич Кононов) родился в 1869 году. В 24 года Василий ушел в Соловецкий монастырь, а в 34 года он был пострижен в монахи с именем Вениамин. В 1908 году — уже иеромонах, а в 1912 — настоятель Антониево-Сийского монастыря в сане архимандрита.

В 1918 году архимандрит Вениамин был выбран настоятелем Соловецкого монастыря. Шла братоубийственная Гражданская война. Хотя Соловки и находились в глубоком тылу, и сюда доходили известия о событиях на прифронтовых территориях.

Монахам оставалось только молиться, когда они узнавали о последних страшных событиях. А новости появлялись одна за другой. В Архангельской губернии были разграблены Шенкурский и Крестный монастыри, монахи которых подверглись изощренным пыткам. В Пинежском крае был убит и разрублен на куски священник Михаил Шангин.

Шестидисятилетнего священника Иосифа Распутина, привязав к телеграфному столбу, застрелили, а тело его отдали на съедение собакам. В Печерском крае протоиерея Аифала Суровцева били в течение 10 дней, обрезая постепенно нос и уши, затем вырезали язык, а на десятый день, когда измученный священник уже не представлял интереса как объект издевательства, его расстреляли, а тело бросили в реку. «Такой социализм дикарей скоро выродится в коммуну, от которой до людоедства останется один шаг», — писал в конце 1917 года уфимский епископ Андрей.

В 1920 году Красная армия взяла Архангельск. Через месяц на Соловки прибыла Особая комиссия губ-ревкома и, конечно же, взялась за Соловецкий монастырь. Начался вывоз ценностей, бесконечные обыски, комиссия постановила забрать даже продовольствие. Часть хозяйства монастыря отошла к совхозу.

Архимандрит Вениамин и его ближайший помощник иеромонах Никифор были арестованы по обвинению в сокрытии монастырских ценностей и хранении оружия, а затем сосланы на принудительные работы в город Холмогоры.

После освобождения в 1922 году архимандрит Вениамин и иеромонах Никифор искали уединения и спокойствия, желая найти такое место, где могли бы жить

в затворничестве и молитвах. На Соловки им уже дороги не было, так как к тому времени весь остров превратился во всесоюзный концлагерь. А на территории Соловецкого монастыря уже располагался СЛОН (Соловецкий лагерь особого назначения) для политических и уголовных заключенных.

По совету бывшего послушника Степана Антонова летом 1926 года монахи приехали в село Часовенское Архангельской области к сестре Степана и этим же летом соорудили келью в лесу.

У монахов началась спокойная размеренная жизнь, день за днем проходили в трудах и молитвах. Людей отшельники почти не видели, изредка к ним заходили православные крестьяне да случайно набредали на их жилище охотники и грибники. В 20 км к югу в другой лесной избушке спасались еще два монаха из Соловецкого монастыря — Алипий и Гедеон, которые время от времени навещали Вениамина и Никифора. Так прошло три года.

Два друга — Степан Ярыгин и Владимир Иванов — решили, что у монахов хранятся «сокровища Соловецкого монастыря», которые друзьям, разумеется, нужнее, чем лесным затворникам. Итак, умственно отсталый (по словам односельчан) Степан Ярыгин и комсомолец Владимир Иванов приняли решение, что монахов надо обязательно раскулачить.

Но сначала сообщники отправились на Лодмозеро и «почистили» там избушки-зимовья местных охотников, а также келью иеромонаха Алипия, который остался в живых только потому, что ушел на праздники в сельский храм. Вечером 17 апреля 1928 года Иванов и Ярыгин вышли к избушке Вениамина и Никифора. Это был вторник Светлой седмицы, в кельях иноков горел свет допоздна: они отправляли праздничную службу.

Когда в доме погас свет, сообщники подошли вплотную к избушке и начали стрелять через окна в монахов. Стрелял Иванов. Только ограбить дом они так и не смогли, почему-то их обуял непонятный ужас; убийцы зашли только в сени и, взяв несколько незначительных вещей, подожгли дом. Мученики-иноки в то время еще были живы, на следствии убийцы утверждали, что ясно слышали их крики.

Только 9 июня 1928 года Степан Антонов, приехавший навестить монахов, обнаружил сгоревшую избу и два скелета.

Убийц нашли быстро, и даже суд того времени не смог оправдать чудовищную расправу двадцатилетних парней над беспомощными стариками. Правда, парни утверждали, что совершили убийство «врагов советского народа, ведших контрреволюционную деятельность». Иванова приговорили к десяти годам лишения свободы, Ярыгина — к восьми. Архимандрит Вениамин и иеромонах Никифор были причислены к лику святых новомучеников российских Архиерейским собором Православной Церкви в 2000 году.

Протоиерей Роман Медведь

Откажитесь от своего маленького, и Господь даст Свое большое.

Роман Медведь

Роман Иванович Медведь родился в 1874 году в польском городе Грибашейё. Его отец был учителем, а мать — повивальной бабкой. Окончив Холмскую духовную семинарию в 1892 году, Роман Иванович продолжил свое образование в Санкт-Петербургской духовной академии, после окончания которой в 1896 году получил назначение в Виленскую духовную семинарию — инспектором. В этот же период Роман познакомился с дочерью священника Анной Николаевной Невзоровой, на которой он и женился в 1900 году.

Духовный наставник Романа — Иоанн Кронштадтский — благословил этот брак и согласился стать духовником и Анны Николаевны. Впоследствии молодая семья постоянно переписывалась с кронштадским старцем и часто приезжала к нему в гости.

В этом же году Роман Медведь рукоположен во иерея архиепископом Ювеналием Виленским и направлен в Черниговскую губернию священником Крестовоздвиженского братства помещика Неплюева. Именно в этот период в полной мере проявился характер Романа: он не стал смиренно выполнять все требования Неплюева, которые считал несправедливыми. Устав братства и требования помещика к священнику не соответствовали церковным канонам. Неплюев хотел видеть в православном пастыре только требоисполнителя, не вмешивающегося в жизнь общины. Разве мог смириться с этим ученик Иоанна Кронштадского? Через год отец Роман уехал из Черниговской губернии.

В 1902 году с благословения духовного наставника отец Роман приехал в Петербург, где в церкви равноапостольной Марии Магдалины принимал прихожан. В 1907 году семья переехала в Крым, так как отец Роман был назначен настоятелем Владимирского Адмиралтейского собора в Севастополе, став протопресвитером всего Черноморского флота.

В 1912 году матросы линкора «Святой Иоанн Златоуст» участвовали в вооруженном восстании и были приговорены к смертной казни. Отец Роман услышал об этом, находясь на своей даче в 15 км от Севастополя. Не мешкая, он приехал в Севастополь и настоял на индивидуальной исповеди всех приговоренных к смерти матросов.

Всю ночь перед казнью нескончаемым потоком лилась исповедь приговоренных, и настоятелю открывались такие разные судьбы с одинаково плачевным концом, — приближающимся расстрелом.

После расстрела матросов что-то особенное появилось во взгляде отца Романа; он часто повторял своей жене: «Я сделал все, что мог, для этих людей, но я чувствую, что это страшное событие будет иметь влияние на мою дальнейшую судьбу... Я тоже понесу свой крест...» Предчувствия отца Романа оправдались. Впоследствии следователь НКВД предъявил отцу Роману обвинение, что он исповедовал матросов и якобы потом их выдал. На самом же деле священника допустили на исповедь матросов после суда, когда приговор им был уже вынесен. Отец Роман старался, чтобы не были наказаны невиновные.

Именно к этому времени относится еще один случай, который повлиял на дальнейшую жизнь отца Романа. Этот случай произошел во Владимирском соборе во время службы, когда настоятелю помогали матросы. Некий матрос Докукин был замечен в краже церковных денег. Отец Роман распорядился отправить его на корабль и сообщил начальству о случившемся.

Именно Докукину в 1918 году предоставилась возможность отомстить священнику. Матрос Докукин стал революционером и подговорил матросов убить отца Романа. По счастливой случайности священник узнал о заговоре и, когда матросы пришли его арестовывать, был уже в Москве. Но судьба впоследствии еще столкнула отца Романа с Докукиным — в 1931 году.

Рассвирепевшие матросы устроили разгром в квартире отца Романа, учинив допрос Анне Николаевне, которая осталась в квартире с годовалой дочерью. Несмотря на угрозы, матушка не сказала, где ее муж.

В Москве отец Роман сразу пошел к единственному знакомому человеку в городе — патриарху Тихону. Святейший патриарх Тихон назначил отца Романа настоятелем Покровского храма на Красной площади. Прежний настоятель, протоиерей Иоанн Восторгов, был убит буквально за несколько дней до приезда отца Романа в Москву.

Россия металась в огне революции. Гибли люди, горели храмы, зло витало даже в самом воздухе, вдыхая который брат убивал брата, а сын — отца. И в это время, когда многие люди с упоением слушали речи революционных проповедников, призывавших народ к борьбе, велика была значимость настоящих проповедей, привносивших добро в заблудшие души.

Осенью 1919 года в связи с закрытием храма отец Роман был переведен в храм святого митрополита Алексия Московского в Голенищенском переулке. Отец Роман обладал прекрасным голосом и неиссякаемым красноречием, услышав его однажды, многие на всю жизнь оставались его духовными чадами.

По благословению патриарха Тихона отец Роман учредил Братство ревнителей Православия, насчитывающее около 200 постоянных членов, а общим числом до 5 тысяч. Ежедневные службы и проповеди во многих московских храмах, постоянные беседы с прихожанами — все это осуществлял отец Роман лично.

Но постепенно среди членов общества выросли достойные преемники святого дела. В помощь батюшке из этой среды были вовлечены два священника.

Помощниками отца Романа стали кроткий и тихий отец Сергий Веселое и бывший офицер Петр Степанов. В 1931 году верный отец Петр разделил участь отца Романа.

В 1927 году образовался ленинградский раскол под предводительством митрополита Ленинградского Иосифа. Отец Роман написал статью «На Божией ли службе?», говоря в ней о том, каково должно быть отношение советской власти к Церкви, вспоминая древних христиан и их гонителей, еще раз доказывая, что подлинным главой Церкви является не иерарх, праведный или согрешающий, а сам Христос.

Деятельность отца Романа находилась под пристальным взглядом властей; в период с 1918 по 1929 год его арестовывали 15 раз, всякий раз отпуская через короткое время. Известно, что отец Роман во время очередного ареста имел длительную беседу с Феликсом Дзержинским, и «железный Феликс» не устоял перед красноречивым священником, обстоятельно объяснявшим ему свои взгляды и позицию. Никто не знает, что именно сказал отец Роман Дзержинскому; удивительно, что ни в одном протоколе не сохранилась запись их беседы, но после разговора со священником в глазах «железного Феликса» стояли слезы и был отдан приказ об освобождении отца Романа. Однако свобода длилась недолго.

Жить в Москве отцу Роману и его приходу становилось все труднее, но священник со смирением переносил все тяготы жизни и учил этому свою паству. На одной из проповедей он сказал: «Корабль в опасности, накануне крушения, кому возможно избежать искушения, примите мое предупреждение во внимание».

Все прихожане были поражены великой скорбью, сквозившей во взгляде и голосе наставника, но единодушно ответили: «Хотим умереть вместе, корабль не оставим». Предчувствовал ли отец Роман, что пришло то время, когда он должен будет выдержать испытания, не предавая своих убеждений? Да, он знал об этом всю жизнь.

Именно ему первому пришлось «покинуть корабль». В 1931 году отца Романа арестовали, вместе с ним был арестован и весь приход, так что храм Святителя Алексия пришлось закрыть: не осталось ни служителей, ни паствы.

Одним из доносчиков был небезызвестный матрос Докукин, написавший следствию о якобы контрреволюционных действиях отца Романа в Севастополе, о том, как «он исповедовал и увещевал революционно настроенных матросов, чем снижал их революционную и богоборческую активность». Это стало одним из главных обвинений против отца Романа. Впоследствии, в 1939 году, его дочери Ирине пришлось сдавать экзамен по марксизму-ленинизму Докукину. Что это, удивительная случайность или нечто большее? Прочитав в зачетке фамилию Ирины, Докукин с раздражением спросил: «Неужели ваш отец еще жив?» «Умер», — ответила студентка.

В том же 1931 году отца Романа приговорили к расстрелу, который потом заменили на десять лет лагерей. Священника отправили на Соловки. Анна Николаевна еще в 1929 году, за два года до последнего ареста, по благословению отца Романа развелась с ним и взяла девичью фамилию, что дало возможность ей устроиться на работу и не попасть под статью «член семьи врага народа».

Разрешение проведать отца получила дочь Ирина, которая в сопровождении матушки отправилась на Соловки. В ноябре 1932 года они приехали на Попов остров, где в то время находился отец Роман.

Нет смысла описывать условия заключенных в те годы; до сих пор Россия оплакивает своих сынов и дочерей, безвинно пострадавших или сгинувших в лагерях. Отец Роман стойко переносил все тяготы жизни заключенного. По рассказам его дочери, священнику не давали даже матраса, и он спал на голых нарах.

В 1937 году отца Романа освободили, его отпустили чуть раньше срока «умирать домой», запретив жить в больших городах. Отец Роман вышел из поезда на Ленинградском вокзале, где его встречали матушка, дочь и друзья, с улыбкой, смертельно больной, но не сломленный.

18 августа 1937 года, чувствуя приближение смерти, отец Роман принял монашеский постриг. Он был пострижен в мантию с именем Иосиф. Теперь он уже не вставал, спокойно ожидая смерти. Через некоторое время сотрудники НКВД опять пришли арестовывать отца Романа.

Анна Николаевна, чтобы предотвратить арест, сказала: «Забирайте, он скоро умрет, не надо будет его хоронить». Забирать умирающего пришедшим не хотелось, боялись не довезти.

После ухода сотрудников НКВД отец Роман благодарно улыбнулся матушке, которая отстояла его предсмертные часы.

Не стало отца Романа 8 сентября 1937 года. Его похоронили на городском кладбище. На девятый день его дочери Ирине, после поминок заснувшей на кровати отца Романа, было видение: ее отец стоит на коленях перед иконами в золотом облачении и читает «Отче наш». То же видение в этот же день было у трех сподвижников отца Романа.

По сей день к могиле отца Романа приходят страждущие, обращаются с просьбами, получая помощь и духовное утешение. «Откажитесь от своего маленького, и Господь даст Свое большое», Щ завещал отец Роман.

В настоящее время святые мощи протоиерея Романа покоятся в храме Покрова Богородицы на Лыщиковой горе.

Протоиерей Петр Чельцов

Вся жизнь моя - чудо.

Петр Чельцов

Петр Алексеевич Чельцов родился в 1888 году в Рязанской области в семье священника. По окончании Рязанского духовного училища в 1910 году Петр поступил в семинарию, а затем в Киевскую духовную академию. На втором курсе академии Петр женился на Марии Стародубровской, окончившей епархиальное женское училище и курсы сестер милосердия.

После окончания академии со степенью кандидата богословия в 1915 году отец Петр назначен преподавателем Священного Писания в Смоленскую духовную семинарию.

В 1918 году духовные заведения и епархии закрылись. Осенью отец Петр как не имеющий прихода был призван в тыловое ополчение в качестве солдата. Но вскоре по ходатайству прихожан Ильинской церкви Смоленска батюшку освободили от ополчения.

В 1921 году отец Петр был возведен в сан протоиерея. А ровно через год протоиерей был арестован «по подозрению в оказании сопротивления при изъятии церковных ценностей». Обвинение не подтвердилось, и дело вскоре было прекращено. Но в 1924 году протоиерей Петр вновь проходил по следствию как деятельный участник состоявшегося в Смоленске съезда обновленного духовенства. Правда, через 10 дней протоиерея отпустили.

Когда-то, сразу после окончания академии, отец Петр с женой ездили к одному блаженному, который, лишь взглянув на священника, сказал: «Ну вот, Петенька, начинается наша академия». Тогда отец Петр не придал значения словам блаженного, но потом, в заключении, часто вспоминал их, понимая, о какой именно академии сказал тогда блаженный.

В 1927 году протоиерея Петра опять арестовали. При обыске у него конфисковали переписку и книги. Через месяц после ареста ему предъявили обвинение в групповой антисоветской деятельности и распространении контрреволюционной литературы. Батюшка не признал своей вины, но все равно был приговорен к трем годам заключения в концлагере. Срок отбывал он на Соловках. Прощаясь с женой, протоиерей произнес: «Мария, меня опять ждет «академия»».

Впоследствии отец Петр много рассказывал о своей жизни на Соловках. «Меня даже топили в море, но Господь сохранил меня», — часто говорил отец Петр. В 1929 году протоиерея досрочно освободили из лагеря и сослали на три года в Вологодскую область. Но, видно, отец Петр не закончил еще «академию», потому что в 1933 году его арестовали в третий раз, вместе с ним были арестованы и другие ссыльные священники. При обыске у протоиерея были конфискованы письма, книги и записи. Отец Петр был приговорен к трем годам лишения свободы с отбыванием в исправительно-трудовой колонии в Коноше. Видимо, всерьез решила взяться советская власть за исправление антисоветского священника. В колонии отец Петр работал на лесоповале. Однажды на него упало огромное дерево, и он по чистой случайности остался жив. «Вся жизнь моя — чудо», — сказал потом батюшка.

В 1936 году протоиерей был освобожден из заключения. Архиепископ Владимирский определил его священником в Казанскую церковь села Нармы Владимирской области. В те несколько лет отец Петр не только дышал полной грудью воздухом свободы, но и занимался тем, чем и должен заниматься священник. Но в 1941 году сельский храм был закрыт, а отец Петр арестован в четвертый раз — за неуплату налогов. Заключение он отбывал один год в Углич-лагере, а освободившись, вернулся в свое село.

С 1943 по 1949 год отец Петр был священником в храме села Заколпья Гусь-Хрустального района.

В 1949 году батюшку арестовали в пятый раз и приговорили к 10 годам заключения в ИТЛ. Вооруженный наряд ГУЛАГа этапировал батюшку в Минеральный лагерь поселка Инта как особо опасного государственного преступника. Видно, большую опасность для Советского государства представлял 60-летний священник, проповедовавший любовь к ближнему. Пожилого протоиерея вновь ждала «академия»...

В 1955 году отец Петр получил инвалидность второй группы и был освобожден из заключения по состоянию здоровья. Через некоторое время протоиерей был назначен священником храма села Пятница. Узнав об освобождении батюшки, к нему стали приезжать старые друзья и почитатели. Люди были уверены в целительной силе молитв человека, перенесшего столько страданий за свою веру. Отец Петр никому не отказывал в молитве или добром слове. Почитание протоиерея народом, разумеется, не нравилось советской власти. Он, обладая целительной силой, молитвами лечил больных людей, что «противоречило законам диалектического материализма». Кроме того, власти не могли терпеть того, что отец Петр произносил проповеди без оглядки на советскую цензуру. В село приезжали уполномоченные, но отец Петр уже не боялся ничего после своих «академий».

По словам прихожан, отец Петр действительно обладал чудодейственным даром лечить все болезни. Одна схимонахиня рассказывала, что как-то пришла к протоиерею, чтобы тот благословил ее на операцию по удалению злокачественной опухоли (в то время у нее уже пошли метастазы). Отец Петр сел с ней рядом и спросил: «Что у тебя болит?» Монахиня хотела показать уплотнения, а отец Петр сказал, что не надо. Он просто подвел ее к алтарю, прочитал молитвы и благословил монахиню, на прощание сказав ей: «Все у тебя будет хорошо». Операции не потребовалось, у монахини не осталось и следа раковой опухоли.

Говорят, что сила молитв и проповедей отца Петра была потрясающая. Прихожане плакали, когда он начинал говорить. Протоиерей обладал даром предвидения и часто предсказывал своим прихожанам и друзьям те или иные события. Предчувствовал батюшка и свою смерть. Летом 1972 года он тяжело заболел, но, не обращая внимания на болезнь, продолжал совершать богослужения. 21 июля он сказал прихожанам, что служит в последний раз. Так оно и вышло.

Очень мучительны были последние дни отца Петра. Батюшка очень страдал, его мучили страшные боли, он много времени проводил без пищи и сна. В полузабытьи отец Петр молился за Отечество. Незадолго до своей кончины отец Петр приснился Татьяне, которая помогала ему по хозяйству. Во сне она спросила протоиерея: «Батюшка, за что вы так мучаетесь?» — «За чужие грехи». — «А вы раздайте их нам». — «Нельзя».

12 сентября 1972 года батюшка умер, за несколько минут до смерти сказав: «Я стою на краю». Матушка Мария, супруга протоиерея, пережила его только на три месяца. Когда она умирала, то просила не хоронить ее рядом с мужем: «Отец Петр у престола стоит, а я недостойна».

Иерей Елеазар Спиридонов

Елеазар Спиридонович Спиридонов родился в семье крымских греков. В священный сан Елеазйр был рукоположен в 1899 году. В этом же году он вступил в брак. В 1904 году в семье Спиридоновых появился первый ребенок, Вера, позже на свет появились Мария и Надежда. Отец Елеазар в это время служит священником в храме села Керменчик.

Однако в 1919 году семья перебралась в Евпаторию, а в 1920 году в городе начался страшный голод. Отцу Елеазару каждый день приходилось отпевать умерших. К весне 1920 года жить стало немного легче, открылись бесплатные столовые, люди немного вздохнули. Правда, советские власти решили, что священник Елеазар слишком хорошо живет, и переселили его с семьей в одну маленькую комнатку. Отец Елеазар воспринял это спокойно и с достоинством. Отец Елеазар продолжал проповедовать с прежним пылом, но все больше на евангельские темы, чтобы избежать обвинений в контрреволюционной агитации.

Жизнь менялась быстро и неожиданно. Помышлять о земном благополучии, пусть даже благочестивом, уже не приходилось. О каком благочестии могла идти речь, когда ежедневно закрывались церкви и монастыри, предварительно ограбленные, а служители отправлялись в лагеря для «исправления». Отец Елеазар все чаще стал слышать на улице насмешки и оскорбления в свой адрес, а во время богослужений комсомольцы били стекла в храме Божьем.

Все отчетливей ощущалась ненависть ко всему православному, и в первую очередь — к священству. Часто, уставший и измученный, отец Елеазар приходил домой в оплеванной рясе, а матушка, очищая ее по вечерам, тихо плакала.

Вскоре власти заинтересовались отцом Елеазаром и вызвали его на собеседование. Говорили с ним грубо, следователь раздражался без всякого повода. Отцу Елеазару предлагали сотрудничать, доносить на прихожан, а когда он не согласился, то начали действовать угрозами. Власти стали требовать от отца Елеазара, чтобы он не ходил по городу в рясе, на что он ответил: «Я священник и буду ходить в подобающей моему сану одежде».

После этого отца Елеазара вызывали еще очень много раз, требования и угрозы были все те же, а под конец даже пытались его заставить отказаться от сана. Священник был тверд и не соглашался ни на какие требования. Прихожане ощущали настроение отца Елеазара: оттого, что каждая служба могла оказаться последней, молитвы становились все пламенней, изливаясь из самой глубины страдающего сердца священника.

Арестовали отца Елеазара в октябре 1936 года. С этого момента начался крестный путь православного священника. Его обвинили за письмо к консулу, в котором содержалась «клевета на органы местной власти» (в то время отец Елеазар возмущенно писал греческому консулу в Москву о бесчинстве властей, которые сначала запретили колокольный звон в церкви, а затем вообще сняли колокола). Но этим обвинения, выдвинутые против отца Елеазара, не исчерпывались. Его также обвинили в том, что он «служил панихиды за иностранно-подданных», а по ходу следствия оказалось, что у отца Елеазара есть родственники за границей, с которыми он поддерживает переписку.

В 1937 году Особым совещанием при НКВД СССР отец Елеазар Спиридонов был приговорен к 5 годам концлагерей без права переписки. После вынесения приговора его этапом отправили на Колыму. Там, работая на рудниках, истощенный голодом, холодом, болезнями, рабским трудом и невыносимыми условиями лагерной жизни, на 64-м году жизни отец Елеазар умер. В лагерях он пробыл полгода. Пронеся крест пастырского служения, претерпев кротко и смиренно все скорби и болезни, священник Елеазар стяжал венец исповедника.

Его жена, Ксения Ивановна, ненамного пережила своего мужа. За ней пришли в 1938 году, произвели обыск и нашли духовные книги. Потом был суд и расстрел.

Иерей Валериан Новицкий

Не знали родители, нарекая мальчика при крещении в честь мученика Валериана, пострадавшего за веру Христову в Римской империи, что пройдут годы и их сын тоже пострадает за веру и примет мученическую смерть.

Валериан окончил духовное училище, а закончить образование в Минской духовной семинарии ему так и не представилась возможность, потому что семинария была закрыта в 1918 году постановлением советской власти. Но Валериан принял решение посвятить себя служению Богу и был рукоположен во иерея. Случилось это в 1921 году, когда Церковь уже терпела гонения. Свой непростой выбор он объяснил словами: «Надо спасать веру». В том же году иерей назначен настоятелем Свято-Троицкой церкви села Телядовичи.

Настоятелем иерей прослужил семь лет, после чего был арестован за то, что был священником. Официально ему предъявили обвинение, что он высказывался против колхозов. В тюрьме отцу Валериану настойчиво предлагали отречься от сана и, кроме того, написать по этому поводу заметку в газету. А взамен ему предлагали — нет, не свободу — жизнь! Отец Валериан категорически отказался от «милосердных» предложений власти.

По воспоминаниям его жены, матушки Доминики Игнатьевны, когда она поехала навестить отца Валериана в тюрьму, свидание с ним не разрешили. От мужа ей удалось получить только одну коротенькую записку следующего содержания: «Диночка! Мне для сохранения жизни предложили отречься от Бога и от сана. Я отказался. Как ты справишься одна с детьми?» В ответ матушка написала: «Валериан! Ты принял правильное решение. Мне поможет Господь». Это были последние слова, с которыми супруги обратились друг к другу в земной жизни.

В 1930 году отец Валериан «тройкой» НКВД БССР был приговорен к расстрелу.

В деле отца Валериана не указано время и место казни священника. На обстоятельства смерти отца Валериана проливает свет лишь рассказ его родственников, записанный со слов человека, участвовавшего в убийстве, который звучит примерно так: «...были выведены из тюрьмы в Тимковичский лес трое. Двое из них с иерейскими крестами на груди. Один из этих двоих и был отец Валериан. Им еще раз предложили отказаться от Бога и от сана. Они в последний раз отвергли это предложение, палачи заставили приговоренных собственноручно вырыть себе могилу и затем расстреляли...»

В 1957 году по ходатайству матушки прокурор дал заключение: «Постановление «тройки» от 23 февраля 1930 года в отношении Новицкого Валериана Васильевича отменить и дело прекратить за недоказанностью обвинения».

Игуменья Маргарита (Гунаронуло)

В 1917 году настоятельницей одного из женских монастырей Уфимской епархии была назначена Маргарита (Гунаронуло).

Точных данных о жизни и смерти матушки нет, но существует источник, по которому можно сделать вывод, что игуменья погибла осенью 1918 года. В то время шли тяжелые бои за город Мензелинск, где располагался монастырь. Город переходил то к белым, то к красным. В августе большевики внезапно покинули город, и через некоторое время жизнь горожан стала входить в нормальную колею. Был даже организован отряд ополчения из мирного населения.

Вскоре большевики опять пошли в наступление, после четырехчасовой обороны города отрядом ополченцев Красная армия все-таки ворвалась в Мензелинск и устроила настоящую резню. Большевики нещадно убивали «не сочувствующую революции интеллигенцию», местных «буржуев» и всех, кто так или иначе посмел выступить против советской власти. Расстрелянных в Мензелинске 21-22 августа 1918 года было 150—200 человек.

О гибели игуменьи Маргариты известны следующие подробности. Ворвавшись за монастырскую ограду, большевики пожелали войти в храм, но слухи о кощунствах красноармейцев в храмах дошли до Маргариты еще раньше, и настоятельница не пустила их в храм. Матушка спокойно вышла к толпе пьяных и вооруженных большевиков и кротко сказала им: «Я не боюсь смерти... Но я хочу терпеть и страдать в этой жизни до конца, лишь бы только вы спасли свои души... Убивая мое тело, вы убиваете свою душу... Подумайте над этим». А в ответ Маргарите посыпалась брань и страшные угрозы, а также настойчивые требования открыть храм. Игуменья отказалась открыть двери храма перед большевиками, тогда они сказали ей: «Завтра рано утром, мы убьем тебя». После этих слов большевики удалились, а Маргарита с сестрами отправилась в храм, где провела всю ночь в молитве.

Не успела рано утром игуменья выйти из храма, как большевики выстрелили в нее в упор. «Слава Тебе, Боже!» — громко сказала Маргарита и замертво упала, пронзенная множеством пуль.

Блаженная Матрона Анемнясевская (Белякова)

Матрена Григорьевна Белякова известна среди своих многочисленных почитателей под именем Матреша. Матреша родилась в 1864 году в деревне Анемнясево Рязанской губернии. Ее родители были самыми бедными в деревне, отец слыл горьким пьяницей.

Матреша играла и бегала, как все дети, только до семи лет, а затем она заболела оспой. Родители не лечили ребенка, и после болезни девочка ослепла. Теперь ее обязанностью стало нянчить младших сестренок и братишек.

Однажды, оставшись с младшей сестренкой, слепая Матреша уронила малышку с крыльца. Матреша очень испугалась, заплакала и бросилась за сестрой. В это время подошла мать девочек, которая, увидев, что старшая не справилась с обязанностью няньки, стала бить слепую девочку. По воспоминаниям самой Матроны, мать била ее очень сильно и долго, и, теряя сознание, девочка увидела Царицу Небесную. Она сказала об этом своей матери, но та стала ее бить еще сильнее. Трижды за время избиения Матреша видела Царицу, которая сказала ей какие-то слова, но тайну этих слов Матрена не открыла никому до конца своей жизни.

После сильного избиения родной матерью слепая изувеченная девочка навсегда потеряла возможность ходить. Она стала совершенно беспомощной, могла только лежать и до самой смерти так и не вставала с кровати. Ее существование превратилось в жизнь мученицы, прикованной к одру.

Искалечены у Матреши были не только ноги, но и руки: левая рука, вывихнутая в плече, впоследствии неправильно срослась, а правая была настолько изуродована, что в конце концов высохла.

В родительском доме Матреша пролежала 17 лет, находя утешение только в молитве.

Один раз пришел к Матреше крестьянин и обратился к ней со словами: «Ты уже лежишь много лет, видно, ты Богу угодна. А у меня спина болит, я работать не могу. Подержи руку у меня на спине, может, она и пройдет». Матреша исполнила просьбу крестьянина, и у того прекратились боли в спине. С тех пор к ней стали ходить люди со своими нуждами и болезнями.

После смерти родителей Матреше стало тяжело жить с братом, который сделался полноправным хозяином дома, и она переселилась со своей сестрой Дарьей в небольшой домик, выстроенный специально для Матреши добрыми людьми. Казалось бы, здесь она должна была жить спокойно, но ее сестра относилась к блаженной только как к источнику дохода, требуя, чтобы она брала как можно больше приношений. Матреша опять была вынуждена переселиться, теперь она переехала к своему племяннику, человеку очень религиозному и доброму.

Уже взрослая, Матреша выглядела как ребенок. Ее платьице, закрывавшее ее до самых пят, было длиной всего 90 см. Очевидно, с того времени, как она получила страшные увечья, а ей тогда было 10 лет, Матреша не росла. Люди любили Матрешу, и в окрестностях Анемнясево не начиналось ни одного дела без ее благословения.

Преподобный Нектарий Оптинский

Отец Нектарий был последним оптинским старцем. Став старцем в 1913 году, отец Нектарий поселился в хибарке старца Амвросия у скитских ворот. В период его старчествования в Оптиной были еще старцы Варсонофий и отец Анатолий, скончавшийся за год до закрытия обители. Смиренный и мудрый, душевный и добрый отец Нектарий обладал удивительно светлой душой. К каждому человеку он подходил с особой меркой, зная, как разговаривать с тем или иным прихожанином. «Нельзя требовать от мухи, чтобы она делала дело пчелы. Каждому человеку надо давать по его мерке, нельзя всем одинаково», — часто повторял отец Нектарий.

Поступив в скит в 1876 году, батюшка Нектарий был пострижен в мантию в 1887 году, для него это было величайшим событием в жизни. В старости он часто вспоминал этот день и все, что было с ним связано. В 1894 году отец Нектарий был посвящен в иеродиаконы, а в 1898 году — рукоположен в иеромонахи.

В годы своего монашества отец Нектарий любил повторять, что у монаха только два выхода из келии — в храм и в могилу. И он постоянно учился по книгам. Отец Нектарий был очень образованным человеком,

читал не только духовную литературу, но и научную; занимался математикой, историей, географией, русской и иностранной классической литературой. С посетителями отец Нектарий любил побеседовать о Пушкине и Шекспире, Мильтоне и Крылове, Шпенглере и Хаггарте, Блоке, Толстом, Достоевском и Данте.

Отец Нектарий изучал латынь и свободно говорил на французском. У академика Болотова, принявшего монашество, отец Нектарий учился живописи и до последних дней своей жизни следил за ее новыми течениями и делал эскизы икон. Так, эскиз «Благовещения» он сделал в последний год своей жизни в Оптиной. И эту огромную самообразовательную работу, которая в дальнейшем дала ему, окончившему только сельскую школу, такие широчайшие познания, что он легко беседовал с профессорами и писателями на любые темы, а не только духовные, отец Нектарий сочетал с молитвенным подвигом, полузатвором. В тиши и полном одиночестве своей кельи он узнавал про широту и многообразие мира и жизни из книг.

Мечтал ли отец Нектарий увидеть все своими глазами? Вероятно, да. По крайней мере, один раз ему неожиданно предоставилась возможность увидеть мир, но, «видно, это не было Богу угодно», впоследствии говорил сам старец об этом случае.

А было это так. В Оптину пришло из Священного синода предписание откомандировать одного иеромонаха во флот на корабль, отплывающий в кругосветное плавание, и архимандрит предложил это назначение иеромонаху Нектарию. Он обрадовался, разволновался и, придя от архимандрита, тут же бросился собирать вещи, впервые в жизни забыв, что в Оптиной ничего не делается без благословения старца. Через некоторое время он опомнился и пошел к старцу Иосифу, который не благословил Нектария на путешествие, и тот смирился.

В 1918 году Нектарий был сам уже старцем. Надо сказать, что старчество он нес с тяжестью на душе. Он не хотел и не искал его, просто сложились так обстоятельства. А в тот год трудности положения старца сильно возросли. Отец Нектарий решил уйти из Оптиной странником. Но он не смог оставить свою братию без старца и потому через некоторое время принял мучительное для него решение остаться и жить прежней жизнью. Уже после закрытия Оптиной, еще более тяготясь своим старчеством, в тяжелейшей душевной борьбе отец Нектарий решил отказаться от духовного руководства и прожить остаток своей жизни без всякого общественного служения, только молясь и спасая свою душу. Но, видно, не судьба была отцу Нектарию расстаться со старчеством, во сне ему явились оптинские почившие старцы и сказали: «Если хочешь быть с нами, не оставляй чад своих». И до самой смерти отец Нектарий не оставлял своих духовных детей. Мучительная борьба в его душе закончилась после этого видения.

Приблизительно в эти же годы старец начал юродствовать. Поверх подрясника он стал одевать цветные кофты; все кушанья, подаваемые в трапезной, сливал в один котелок; ходил по скиту в валенке на одной ноге, ботинке на другой. Но больше всего смущал он монахов своими игрушками. У него были игрушечные автомобили, поезда, пароходики и самолетики...

Нектарий скончался в глубокой старости в 1928 году в селе Холмищах Брянской области, куда он переехал после закрытия Оптиной. «Умирал батюшка тихо, только слезы текли из глаз непрерывным потоком», — вспоминал присутствовавший при кончине старца священник. Похоронен старец Нектарий на местном кладбище в Холмищах. Через семь лет после погребения деревенские хулиганы раскопали ночью могилу, сорвали крышку с гроба и покров с лица почившего. Открытый гроб прислонили к дереву... Утром эту картину обнаружили деревенские дети, которые прибежали в село с криками: «Монах встал». Колхозники тут же прибежали на кладбище и увидели, что «...старец стоит нетленный. Восковая кожа, мягкие руки. Белой шелковой косынкой прикрыли лицо старца, закрыли гроб и опустили в могилу с пением «Святый Боже»».

В настоящее время святые мощи преподобного Нектария покоятся в Оптиной пустыни.

Архимандрит Исаакий II Оптинский

От своего креста не побегу!

Отец Исаакий

В тяжелейшем для России 1914 году, когда полыхала война, умер настоятель Оптиной пустыни архимандрит Ксенофонт, управлявший обителью 15 лет. Настоятелем после его кончины был избран иеромонах Исаакий. На очень трудное для России и ее народа время пришлись годы настоятельства Исаакия. Война, революция, гонения на церковь... Что только не пришлось пережить монахам и их настоятелю, да и весь российский народ страдал вместе со своей страной в то время.

Отец Исаакий пришел в Оптину пустынь в возрасте 19 лет в 1884 году и пребывал в ней в течение четырех десятилетий.

Вскоре после того, как отец Исаакий стал настоятелем, в Оптиной пустыни появился юродивый Гаврюша. Он пришел в обитель зимой, весь в лохмотьях и без шапки. В руках юродивый держал щетку, которой он ударил изо всех сил настоятеля, который вышел к нему побеседовать. Затем Гаврюша потребовал, чтобы его приняли в обитель и сделали казначеем. «Как я могу тебя сделать казначеем, если ты дерешься?» — спросил юродивого архимандрит Исаакий. «А потому, — отвечал Гаврюша, — что я от тебя метлою черта отогнал, который ссорил тебя с нынешним казначеем». По воспоминанию протоиерея Сергия Сидорова, расстрелянного в 1937 году, «казначей и настоятель, прежде ссорившиеся между собой, с тех пор стали дружить». Монахи приняли Гаврюшу в обитель, но через два дня юродивый ушел.

Затянувшаяся война отразилась и на жизни обители. Недостаток остро чувствовался во всем. Но, несмотря на это, Оптинская пустынь отзывалась на просьбы о помощи пострадавших во время войны, при этом сокращая до минимума свои собственные потребности. Когда стали прибывать беженцы из Польши и Белоруссии, монастырю было предложено предоставить для них помещение, что сильно взволновало архимандрита и братию. Жить бок о бок с мирянами противоречило монастырскому уставу. Тогда решено было отдать беженцам одну из монастырских гостиниц. Вселившиеся беженцы принесли с собой тиф...

Монастырь освободил для больных специальный корпус, а в конце войны еще в одной гостинице разместился приют для детей-сирот.

Для большинства монахов жизнь практически не изменилась, но часть иноков призвали на фронт. Для всех монахов фронтовая жизнь была уже сама по себе трагедией — люди, оставившие мирскую жизнь и решившие посвятить себя только Богу, строго соблюдающие все заповеди, не должны были воевать... И какую же внутреннюю силу нужно было иметь, чтобы оставить посох и взять в руки оружие! Но нам ли их судить, да судить ли их вообще?

Вскоре после Февральской революции 1917 года, на Крестопоклонной неделе, в Ревеле погиб брат врача военного лазарета Александры Дмитриевны Оберучевой — офицер Михаил Оберучев. И неожиданно для монахов гроб с его телом привезли в Оптину пустынь.

Александра Дмитриевна стала просить прощения у отца Исаакия за то, что привезла тело брата без разрешения. Архимандрит же спокойно ответил женщине: «Как же, мученика мы примем с радостью и найдем ему лучшее место на кладбище». Архимандрит участвовал в погребении лично и сам выбрал место для могилы погибшего офицера — недалеко от часовни.

В январе 1918 года декретом СНК Оптина пустынь была закрыта, но монастырь продержался еще 5 лет под видом сельскохозяйственной артели. Посетителей принимали два старца — отец Нектарий и отец Анатолий Младший. Правда, отец Анатолий был очень болен и, предчувствуя свою смерть, попросил благословения у отца Исаакия на пострижение в схиму. Это происходило в 1921 году; во время пострига старец был очень слаб и даже не мог самостоятельно держать свечу. Но через несколько дней после пострига отец Анатолий почувствовал заметное улучшение своего здоровья и стал опять принимать посетителей. Старец прожил еще целый год, до последнего дня своей жизни принимая мирян и давая им советы и благословения.

В 1923 году большевики добрались и до сельхозартели, которая была в срочном порядке закрыта. Теперь обитель перешла в ведение «Главнауки» и как исторический памятник получила название «Музей Оптина пустынь». Разумеется, архимандрит Исаакий был полностью отстранен от дел. Передачу монастырского имущества музею власти поручили иеромонаху Никону. Когда об этом узнал отец Исаакий, то очень обрадовался, что в монастыре все же останется свой человек, и обратился к Никону с такими словами: «Отец Никон, мы уходим, а ты останься, ведь сюда будут приходить богомольцы, надо, чтобы была служба, а иеродиаконом останется отец Серафим». Впоследствии отец Никон, помимо богослужения, принимал народ, продолжая традиции оптинских старцев. Покинув обитель, архимандрит Исаакий и старшая братия поселились на квартирах в городе Козельске. Бывший настоятель снимал половину дома на самой окраине города — на улице Малое Заречье (теперь улица Панкова). Вместе с ним жили иеромонахи: Мисаил, Ефросин, Пити-рим и Диодор. Интересно, что этот дом сохранился до сих пор, хотя и несколько пострадал от пожара. А недалеко от дома даже растет куст сирени, посаженный отцом Исаакием.

Храм преподобной Марии Египетской и Введенский собор были закрыты, но, пока происходила передача монастырских ценностей, инокам разрешили проводить службы в Казанском соборе. В августе 1923 года Казанская церковь была опечатана, службы в обители прекратились на 65 лет... Но в Георгиевском храме Козельска к тому времени освободилось место священника, и получилось так, что в этом храме все духовные должности защити оптинские иноки. Через год в Козельск переехал из Оптиной пустыни иеромонах Никон, который стал проводить службы в Успенском соборе. Вскоре он организовал монашеский хор из оптинской братии, певший по праздничным дням.

К 1924 году монашествующих в Козельске собралось очень много. Такое скопление верующих обратило на себя пристальное внимание советской власти. К концу года по всей России гонения на церковь усилились. Уже в 1929 году в Козельске было закрыто семь церквей, причем закрыли их одновременно. Службы проходили только в Благовещенской церкви. Большинство монахов, назначенных на приходы, были отправлены в ссылку. Так, старец Никон уже второй год находился в заключении в северном концлагере. С архимандритом Исаакием в Козельске осталось только несколько иноков, все они были или очень старые, или тяжело больные.

В том же 1929 году по всей стране прокатилась новая волна арестов «врагов революции». Так, в августе 1929 года, на следующий день после праздника Преображения Господня, были арестованы все оптинские монахи, кроме отца Иосифа. Вместе с иноками был арестован и архимандрит Исаакий. Сначала все подследственные содержались в городской тюрьме, а затем были отправлены в Смоленск.

Следствие тянулось полгода, а в январе 1930 года заключённый отправили в ссылку. Отец Исаакий переехал в город Белев Тульской области.

Но недолго довелось ему дышать воздухом свободы. В 1932 году его снова арестовали. Никто не может ответить на вопрос, в чем провинился оптинский старец перед советской властью. Обвинения против него были расплывчаты и большей частью сфабрикованные, как в общем-то и против всего остального духовенства, репрессированного за годы советской власти. Известно, что, когда следователь на допросе предложил старцу каким-нибудь образом уехать из России, тот ответил: «От своего креста не побегу!» Через пять лет архимандрит Исаакий был расстрелян в Туле... Согласно документам, это случилось 8 января 1938 года.

Захоронения людей, погибших от рук Тульского НКВД, находятся в лесу на 162 км Симферопольского шоссе. И где-то в общей могиле, среди таких же мучеников лежит и последний оптинский архимандрит...

Сохранилось предание, что однажды блаженный Гаврюша громко кричал вслед настоятелю: «Вот идет последний оптинский архимандрит! Его расстреляют!»

Иеромонах Никон Оптинский

Воля Божия да совершается.

Никон Оптинский

Николай родился в Москве в купеческой семье 26 сентября 1888 года. Свое имя он получил в честь святителя Николая, Мирликийского чудотворца. Вероятно, судьбу этого ребенка предзнаменовал такой случай. В тот год, когда Николай только родился, молодую мать с детишками посетил Иоанн Кронштадтский, который отслужил молебен и благословил семью, подарив свою фотографию с собственноручной подписью и датой — 1888 год.

Таинственные случаи, происходившие с Николаем в детстве, имели смысл явного предназначения этого человека к светлой иноческой жизни. Когда ребенку было пять лет, с ним произошел такой случай. Мальчик тяжело заболел дифтерией. Болезнь с каждым днем принимала все более угрожающий характер, врач ясно дал понять родителям, что надежды на выздоровление нет никакой. Весь день просидев у постели умирающего ребенка, доктор уехал лишь к ночи, скорбно сообщив матери о безнадежном состоянии Николая. Мать рыдала над кроваткой сына, вскоре сердце малыша перестало биться, дыхание не прослушивалось. Мать стала растирать уже остывающее и вытянувшееся тело сына, на которое горячим потоком лились слезы. При этом она усердно молила святителя Николая о помощи. И свершилось чудо — ребенок вздохнул, с этого дня Николай стал быстро поправляться.

В дальнейшем в жизни Николая еще не раз происходили такие случаи, когда его жизнь подвергалась опасности. Однажды во время игры товарищ случайно бросил в Николая, который стоял у стены, биту, налитую свинцом. Тяжелая бита ударилась в стену в трех сантиметрах от головы Николая. Потом, вспоминая все эти события, послушник Николай запишет в своем дневнике: «Господь меня хранил всегда».

События 1905 года произошли, когда Николай учился в выпускном классе гимназии. Юноша принимал активное участие во всех революционных выступлениях вместе со своими одноклассниками, за что из гимназии был исключен весь класс. Революция провалилась. Именно это или же последующие события заставили Николая призадуматься о многом. Социальные идеи вдруг потеряли для него всякую ценность. В его понятии их невозможно было совместить с верой в Бога, в которого он верил глубоко и искренне.

Окончательный перелом в душе Николая, по сути решивший всю его дальнейшую жизнь, произошел после того, как юноша стал регулярно посещать храм. В церковь он ходил вместе со свои братом Иваном. Братья настолько сблизились, что все желания и чувства были у них общими, иногда им обоим казалось, что в голове у них одни и те же мысли. Братья все свободное время проводили в беседах на нравственные и богословские темы, обычно в результате этих бесед они оба приходили к убеждению, что посещения храма недостаточно для истинной христианской жизни. Братья мечтали о большем...

И в 1907 году Николай и Иван объявили своей матери, что намерены поступить в монастырь. Мать, несмотря на свое изумление, не стала препятствовать выбору своих сыновей, дав детям свое благословение.

В тот год Николай был еще студентом Московского университета, а Иван учился в гимназии. Дома среди книг братья нашли справочник, в котором перечислялись все российские монастыри. Иван нарезал страницы с перечнем монастырей на отдельные листочки, предложив Николаю выбрать по жребию монастырь, в который им предстоит уйти. Прочитав молитву, юноши вытянули листочек, на котором было написано: «Козельская Введенская Оптина пустынь Калужской губернии». Так братья в один момент определились с выбором обители.

Но, прежде чем уйти в монастырь, братья обратились к настоятелю церкви Иоанна Предтечи на Пятницкой отцу Петру Сахарову, преподавателю Закона Божия в их гимназии. Юноши не могли уйти в монастырь без благословения своего духовного учителя.

Иван и Николай попросили настоятеля рассказать им что-нибудь об Оптиной пустыни, и отец Петр познакомил их со своим товарищем по духовной академии епископом Трифоном — оптинским постриженником.

Епископ Трифон прежде всего лично побеседовал с матерью юношей. В ответ на выраженное матерью сожаление, что оба ее сына скоро оставят ее, владыка произнес: «Не беспокойтесь, в Оптиной они увидят только хорошее, вынесут оттуда только хорошие впечатления, которые останутся у них на всю жизнь...» Слова епископа Трифона оказались пророческими...

В феврале 1907 года братья в сопровождении отца Гавриила и постриженника епископа Трифона приехали в Оптину пустынь.

Уже значительно позже Николай записал в своем дневнике: «В день Обретения главы Иоанна Предтечи обрели Оптину как тихое пристанище от житейских бурь и зол. Не смею думать, что это произошло без промысла Божия. После бесцельного блуждания по жизненной пустыни я нашел здесь воистину богатое сокровище, утаенное от премудрых и открытое, доступное младенцам, простецам и не лукавым сердцем... И для меня оно сокрыто, и я едва ли бы нашел его сам. Я был сюда приведен, не знаю почему, как и для чего...»

Старец Варсонофий как бы провидел, что найдет в Николае Беляеве себе достойного преемника, последователя старческих заветов. И правда, после поступления в скит Николай стал любимым учеником старца. Николай жил в одном корпусе со своим братом Иваном, но все свое свободное от молитвы время проводил у старца. Николай был освобожден от всех послушаний, кроме чтения и пения на клиросе, и назначен письмоводителем скитоначальника старца Варсонофия.

Старец Варсонофий обладал чутким пониманием человеческой души, он понимал человека, поговорив с ним совсем немного. Весь свой огромный опыт, накопленный за время пребывания в скиту, он решил передать Николаю — своему ученику, способному принять такой дар и распорядиться им по совести. Учитель и ученик подолгу разговаривали — Варсонофий любил делиться своими воспоминаниями, а кроме того, наставлял своего ученика. Николай не только чувствовал к старцу любовь и уважение, но и полностью передал себя ему в послушание.

Здоровье старца все более ухудшалось, и он часто любил повторять, что мечтает лишь о том, чтобы при последнем вздохе присутствовал Николай. Но Бог распорядился иначе. Старец испустил последний вздох на руках Ивана Беляева, который поехал с духовным отцом и наставником в другой монастырь, куда отца Варсонофия отправили настоятелем. Это было 1 апреля 1913 года. Отец Варсонофий в последние минуты жизни обнял Ивана за шею, пригнул его голову к своей груди и стал шептать о том, что его скоро ждет самая главная встреча и совсем иная жизнь... Вскоре Иван собственноручно закрыл старцу глаза и вернулся с его телом в Оптину пустынь. Николай в это время был тяжело болен и не вставал с постели, ученик не смог присутствовать на похоронах учителя.

В 1915 году свершилось знаменательное событие в жизни Николая — 14 мая он был пострижен в мантию с именем Никон, а уже через одиннадцать месяцев отец Никон был рукоположен в сан иеродиакона. Через полтора года он стал иеромонахом. Рукоположен в иерея Никон через девять дней после революции.

В начале 1918 года декретом СНК РСФСР Оптина пустынь была закрыта. Последний оптинский настоятель архимандрит Исаакий II благословил отца Никона служить в Казанском храме. Это был последний храм, оставленный оптинским инокам. Сюда, несмотря на революционные вихри, по-прежнему устремлялись верующие, стремящиеся получить духовную помощь, совет или утешение. Отцу Никону пришлось взять на себя обязанность духовника и старца. Отец Никон не по годам был мудр и рассудителен, к тому же он обладал даром прозорливости, который прикрывал величайшим смирением. После того как Казанский храм закрыли (в 1923 году), отец Никон переехал в Козельск, где до 1927 года проводил службы в Успенском соборе.

Прихожане устремлялись в Успенский собор, чтобы присутствовать на службе отца Никона, эта популярность не ушла от внимания властей. Отец Никон, обладавший даром прозорливости, предчувствовал свой арест и, когда к нему явились незваные гости, встретил их с невозмутимым видом.

Отцу Никону вынесли приговор — три года с отбыванием в Соловецком лагере. Первое время на Соловках отец Никон работал сторожем, а затем был переведен на Попов остров Карельской республики. Там он работал в канцелярии. Через два года отца Никона выслали в город Архангельск.

Перед самой отправкой в ссылку заключенные проходили медицинский осмотр, в результате которого у отца Никона врачи обнаружили запущенный туберкулез легких. Доктор посоветовал монаху добиваться изменения места ссылки, где климатические условия будут способствовать излечению его заболевания. Отец Никон решил посоветоваться с единственным близким по духу человеком, находящимся здесь в ссылке, монахом отцом Агапитом. Тот предложил полагаться на волю Божию, а самому ничего не предпринимать. После разговора с Агапитом отец Никон покорно произнес: «Воля Божия да совершается».

В июне 1930 года отец Никон и отец Агапит приехали в Архангельск, а через некоторое время Никона перевели в Пинегу — поселок, находящийся в 220 км от Архангельска. Через год здоровье отца Никона стало резко ухудшаться. Отчасти это было связано с тем, что он долго не мог снять квартиру, а когда ему это удалось (в окрестностях Пи неги, в деревне Воепола), попал на поселение к пожилой женщине. Она, быстро смекнув, что послушным монахом можно помыкать, взвалила на него всю тяжелую работу. Не обращая внимания на пошатнувшееся здоровье Никона, она заставляла его в лютый мороз таскать воду из колодца. И отец Никон с высокой температурой и больными ногами возил воду на санках, а кроме того, колол дрова и чистил снег. Когда монах совсем разболелся, хозяйка выгнала его из дома.

Отец Никон, потерявший в один миг кров, понимал, что идти ему некуда. Но почему-то вспоминались слова старца Варсонофия в тот год, когда Никон был еще послушником: «Господи, спаси сего раба Твоего Николая! Буди ему помощник! Защити его, когда он не будет иметь ни крова, ни приюта!..» Пророческими оказались слова старца, потому что Господь действительно не оставил своего избранника. Ссыльный оптинский иеродиакон Петр Драчев перевез отца Никона в деревню Валдокурье на квартиру, которую снимал сам. Отец Петр стал лично ухаживать за Никоном.

Но, несмотря на внимание и заботу, болезнь отца Никона прогрессировала. Монах очень ослаб и к концу мая уже не вставал с постели, он не мог уже самостоятельно читать и писать. Отец Петр читал ему вслух письма и записывал под диктовку Никона ответ. Отец Никон молился не переставая, чтобы Господь послал ему откровение: выздоровеет ли он или это уже последние дни его жизни. И в ответ на эту молитву монах получил письмо от своей духовной дочери послушницы Ирины, рассказывающей о ее сне. Ирина видела во сне, как старец Варсонофий пришел в квартиру отца Никона и начал выносить вещи из его комнаты. Когда старец взял кровать, Ирина сказала: «Зачем вы выносите кровать, ведь отцу Никону негде будет спать». На что старец ответил: «Он уже собирается ко мне, и кровать ему не потребуется. Я там дам ему кровать». Отец Никон написал в ответном письме Ирине, что, возможно, ее сон несет истину и ему суждено вскоре умереть... В начале июня взволнованная Ирина приехала к отцу Никону в ссылку.

Ирина осталась ухаживать за своим учителем. Как-то раз к отцу Никону пришла медсестра, добрая и верующая женщина. Она предложила батюшке свою помощь, но Никон отказался, сказав, что Ирина как нельзя лучше ухаживает за ним. Уходя, медсестра сказала, обращаясь к Ирине: «За каким батюшкой ухаживаете! Счастливая вы! От него весь угол светится!»

За несколько дней до смерти отца Никона Ирина, как всегда, сидела у его постели. Вдруг он прямо просиял, улыбнулся и произнес: «Конечно, пройдите, пройдите... Вот какое посещение. Пришел наконец-то отец Макарий меня исповедовать, и ты даже не предлагаешь ему стул, чтобы сесть... Батюшка, вы не обижайтесь на нее, она неопытная... Сестра Ирина, выйди в ту половину, пока я исповедаюсь...» Ирина, выполнив просьбу Никона, ушла на другую половину дома, и хотя специально и не прислушивалась, но до нее отчетливо доносились отдельные слова таинственной исповеди ее учителя почившему старцу оптинскому, иеросхимонаху Макарию.

В начале июля 1931 года отец Никон скончался. Похоронен он был на местном кладбище в Валдокурье.

Вениамин, митрополит Петроградский

Митрополит Вениамин, в миру Василий, родился в 1873 году в семье священника. Василий окончил Петрозаводскую духовную семинарию, затем поступил в Санкт-Петербургскую духовную академию. Иноческий постриг с именем Вениамин Василий принял в 1895 году. Тогда же он стал иеродиаконом, а на следующий год — иеромонахом. В 1910 году Вениамин был рукоположен в епископа Гдовского, викария Петербургского.

Архиепископом Петроградским и Ладожским и митрополитом Петроградским и Гдовским Вениамин стал

в 1917 году. Вениамин был далек от политики, но изо всех сил пытался защитить православных людей от гонений. После появления в январе 1919 года декрета «Об отделении церкви от государства и школы от церкви» верующим стало все труднее посещать храмы. Местные власти восприняли этот декрет как сигнал к уничтожению храмов, грабежу церковного имущества и гонению священнослужителей.

В 1921 году начался «поход пролетариата на церковные ценности». Митрополит Вениамин благословил действия властей, которые забирали церковное имущество, не имеющее большого значения в богослужении, в пользу голодающих. При этом святитель сказал: «Не надо насилия. Мы все отдадим сами».

Споры о разделе жилого помещения.

Но большевики не стали дожидаться, ценности стали изыматься насильно. Причем уже не учитывалось, имеют ли конфискованные предметы какое-либо значение в богослужении или нет.

В 1922 году представители обновленческой церкви напечатали в «Петроградской правде» письмо. В этом письме содержались обвинения духовенства, верного патриарху Тихону, в контрреволюционном заговоре. Вскоре митрополит Вениамин был арестован и обвинен в заговоре против советской власти.

5 июля 1922 года владыке был вынесен приговор — смертная казнь. Палачи не заставили митрополита долго ждать своей смерти — уже 12 августа он был расстрелян вместе с архимандритом Сергием и еще двумя «врагами». Казнь свершилась на окраине Петербурга.

Владимир, митрополит Киевский и Галицкий

Василий Никифорович Богоявленский родился 1 января 1848 года в семье священника. Василий с детства мечтал посвятить свою жизнь служению Богу, поэтому и поступил в духовное училище, а после его окончания — в Тамбовскую семинарию. Далее Василий продолжил образование, поступив в Киевскую духовную академию.

В 1882 году Василий был назначен настоятелем Троицкого храма в городе Козлове. Однако смерть любимой жены и ребенка подтолкнула молодого священника на иноческую жизнь. Он поступил в Тамбовский Казанский монастырь и принял постриг с именем Владимир.

Назначение на Самарскую кафедру Владимир получил в 1889 году. Для Самары это было тяжелейшее время — тот год был годом неурожая и эпидемии холеры. Владимир не поддавался общей панике: он бесстрашно выходил к народу, организовывал обеды для голодающих и даже посещал холерные бараки.

В 1898 году Владимир был назначен митрополитом Московским и Коломенским, а в 1912 году — Санкт-Петербургским и Ладожским. После трех лет управления епархией владыка был переведен в Киев за открытое осуждение Григория Распутина.

Весь уклад жизни на Украине разрушила революция 1917 года... Да и не только на Украине — вся страна была выбита из привычной жизненной колеи. В это нелегкое для Церкви время митрополит Владимир не боялся открыто выступать, отстаивая интересы церкви.

25 января 1918 года вооруженные люди, ворвавшись в келью митрополита, стали угрожать ему смертью, если он не выполнит их требования. Владимир, не испугавшись, спокойно отвечал, что их требования просто несовместимы с его мировоззрением и он не боится смерти... Тогда революционеры вывели его за стены Киево-Печерской лавры и расстреляли.

Перед смертью владыка помолился и... благословил своих убийц. Мощи митрополита Владимира были обретены в 1992 году в Ближних пещерах Киево-Печерской лавры.

Схиархимандрит Троице-Сергиевой лавры Зосима (Захария)

Родившись в 1850 году, Захария был одиннадцатым ребенком в крестьянской семье. Будучи еще семилетним мальчиком, Захария стал убегать из дома в лес, ища уединения. Мать, обеспокоенная поведением сына, пошла к сельскому священнику за советом, а тот, помолившись, вдруг сказал, что Захария будет монахом и доживет до глубокой старости. После этого мать перестала беспокоиться за ребенка и больше не обращала внимания на его странности.

В многодетной семье младших детей не учили грамоте, и Захарию по достижении 16-летнего возраста отправили в город работать. Вскоре умерла мать юноши, благословив его перед самой смертью иконой Казанской Божией Матери. Умирая, мать сказала Захарии, чтобы он шел в монастырь даже в том случае, если отец будет противиться этому.

Отец действительно не хотел слышать ни о каком монастыре, решив женить своего сына. Тогда Захария против отцовской воли отправился в монастырь Белые берега. С собой он взял ту самую икону Казанской божией Матери, которой благословила его мать перед своей смертью.

Игумен монастыря, выслушав юношу и увидев в нем избранника Божия, отправил его в Оптину пустынь к отцу Амвросию. В напутствие он сказал юноше: «Делай так, как скажет отец Амвросий». И Захария отправился в путь. По дороге в монастырь юноше было видение Божией Матери, которая велела ему, перед тем как идти к отцу Амвросию, помолиться на могиле схиархимандрита Макария. Захария так и поступил.

Но юноша несколько дней не мог попасть к старцу Амвросию — к нему приходило множество людей. Уже отчаявшись, юноша стоял в толпе на крыльце, как вдруг «Матерь Божия сошла с иконы, лежавшей у него в сумке, и повела его к старцу Амвросию, который лично встретил Захарию на крыльце». Старец дал юноше свое благословение. Захария вернулся в монастырь и сразу же сильно заболел. Его пришлось отправить в брянскую больницу, но юноша отказался от помощи врачей, сказав, что ему поможет Матерь Божия. Так и случилось. Не принимая помощь врачей, Захария как-то утром проснулся абсолютно здоровым; накануне ему было явление Матери Божией, которая сказала, что утром он выздоровеет.

После выздоровления Захария немедля вернулся в монастырь, где прожил год, а потом ушел в лес к отшельнику Даниилу. Старец благословил Захарию идти в Москву в Троице-Сергиеву лавру.

Захария стал послушником в Троице-Сергиевой лавре. До принятия монашества он прошел двадцать видов послушания. «Слава и благодарение Господу за все, за все», — часто повторял впоследствии старец, вспоминая годы своего послушничества. Около десяти лет провел Захария в лавре, будучи послушником. Многие его сверстники были давно пострижены, а он все еще ждал своего часа.

Дело в том, что в то время происходил в некотором роде упадок подвижничества — среди монахов появилось достаточно карьеристов, которые на самом деле жили мирской жизнью и молились только напоказ. Именно такие монахи и невзлюбили Захарию, говоря ему, что если бы он жил, как все, и не корчил из себя святошу, то давно уже был монахом. Захария не обращал внимания на такие разговоры и не отступал от своих принципов, часто вспоминая слова прозорливца отца Варнавы: «Подойди ко мне, лаврский монах... И иеродиаконом будешь, и иеромонахом, и духовником всей братии лаврской...»

И Захария дождался своего часа. Его посвящение в монахи было совершено как бы самим Господом, вопреки всем препятствиям. Получилось так, что совершенно посторонние люди стали напоминать настоятелю лавры о послушнике Захарии, которого сама Царица Небесная направила на путь служения Господу.

И вскоре Захария был пострижен в рясофор с именем Зосима. Прошло совсем немного времени, и Зосима вдруг почувствовал, что может предвидеть будущее. Он незамедлительно предупредил наместника отца Кронида: «Мне было явление преподобного Сергия, который сказал, что вскоре нас разгонят, и мы будем жить по квартирам». Известно, что преподобный Сергий даже указал Зосиме квартиру, в которой ему предстоит жить.

Пришел тот день, когда вся братия была вынуждена уехать из лавры, остался один отец Зосима (это предсказывал ему старец Варнава). Но вскоре и Зосима покинул стены монастыря и поселился на частной квартире в Москве.

Благодаря данной ему Господом прозорливости отец Зосима предчувствовал час своей смерти. Видя, что наступают его последние дни, он сам прочел себе отходную и стал ждать, когда его призовет Отец Небесный. Шел 1934 год. В тот день, когда он был уже очень слаб и ждал с минуты на минуту своей смерти, Зосима вдруг ясно понял, что его хочет видеть митрополит Трифон. Из-за своей слабости монах не мог сам идти к владыке, поэтому он послал за ним своего ученика. Менее чем через час митрополит Трифон пришел к постели умирающего.

Владыка, увидев монаха при смерти, стал со слезами на глазах молиться, чтобы Господь продлил жизнь отцу Зосиме. И свершилось чудо — через несколько дней старец почувствовал заметное улучшение и встал с постели. Отец Зосима прожил еще два года.

Скончался отец Зосима в 1936 году. За несколько дней до смерти старец сказал своим духовным детям: «Я после смерти буду гораздо более жив, чем сейчас».

Эти слова оказались верными. После смерти он часто являлся во сне своим ученикам, кого предостерегал от опасности или неверных поступков, кого благословлял на добрые дела.

Иеросхимонах Сампсон

Одна английская леди, приехав в Россию, вышла замуж за графа Эспера Александровича Сиверса.

В 1898 году в молодой семье родился ребенок, которого назвали Эдуард (в будущем иеросхимонах Сампсон). Получив от своей матери-англичанки религиозное воспитание, Эдуард часто посещал храмы и интересовался многими религиями. Чаще других храмов он посещал православные, приходя к убеждению, что это единственная истинная религия. В 1917 году Эдуард крестился в православном храме.

Эдуард решил посвятить свою жизнь служению Господу. В 1918 году в Петербурге Эдуард встретил на улице двух монахов Савва-Крыпецкого монастыря. Поговорив с иноками, юноша принял решение пойти с ними в монастырь; в тот же вечер Эдуард уехал в Псковскую губернию. Здесь послушника Эдуарда нарекли именем Александр. В 1919 году послушник Александр был арестован — большевики решили, что он принадлежит к царскому роду. Никто не стал выяснять родословную Александра — был дан приказ расстрелять его «на всякий случай».

Во время расстрела пуля попала послушнику в правую руку, и Александр упал без сознания. Решив, что он мертв, убийцы удалились восвояси. Монахи, пришедшие хоронить Александра, нашли его живым. Тогда иноки одели раненого в красноармейскую шинель и перевезли в Петербург.

В 1921 году послушник Александр принял постриг в мантию с именем Симеон. В 1928 году отец Симеон был арестован в лавре. Интересно, что за несколько часов до ареста батюшка вздремнул, и ему было видение преподобного Серафима Саровского, который прочитал ему «Всемилостивую». Отец Симеон тут же встал с постели и записал молитву. Именно эта молитва оберегала монаха до конца его жизни.

После ареста и суда отца Симеона отправили на Соловки. Возможно, молитва, записанная со слов Серафима Саровского, и помогла пройти отцу Симеону все ужасы лагерей и ссылок... Так, однажды на Соловках уголовники проиграли в карты... отца Симеона. Со смехом и улюлюканьем уголовники заставили его выйти из барака. Отец Симеон простоял несколько часов на морозе, но каким-то чудом остался жив.

Во время пребывания на Соловках батюшка не переставал молиться, ему не всегда удавалось предаваться молитвам в общем бараке, поэтому он устроил своеобразную церковь в лесу — на пеньке. Когда лагерные власти застали непокорного монаха за молитвой в лесу, то приговорили его к смертной казни. Приговор немедленно был приведен в исполнение, и тело монаха отнесли в ледник.

Ночью казненный Симеон возвратился в барак. Невозможно описать ужас остальных заключенных, увидевших среди ночи расстрелянного Симеона. Что же произошло на самом деле с Симеоном? Был ли он действительно расстрелян и, воскреснув, явился в свой барак? Или же просто потерял сознание раньше, чем прозвучал выстрел? Это так и осталось тайной. После шести лет пребывания в лагерях отец Симеон был освобожден и отправлен в ссылку в Борисоглебск без права выезда в другие города.

Высланный в Киргизию во время Великой Отечественной войны, отец Симеон работал врачом, а во время войны с японцами его арестовали и отправили в дальневосточную тюрьму. После амнистии церковнослужителей в 1945 году отец Симеон стал каждый день просыпаться с надеждой, что его освободят. Но никто этого делать не собирался, потому что начальник тюрьмы видел в монахе нужного человека, показывающего пример всем заключенным своим смирением и добротой.

Но смиренный монах больше не в состоянии был терпеть жизнь за решеткой, он вынужден был бежать из заключения. Отец Симеон прошел пешком 11 000 км, после чего каким-то чудом переправился на маленьком самолете в Ташкент. В Борисоглебск он вернулся только в 1948 году. Отец Симеон был очень болен и подавлен.

После выздоровления батюшка получил приход в одном из мордовских сел, затем был священником в женском монастыре, а потом стал вторым священником в одном из волгоградских храмов. Казалось бы, человек, вынесший столько лишений, наконец-то должен получить долгожданный покой и радость от выполнения своего долга. Но нет. К сожалению, отца Симеона снова стали отовсюду выгонять.

Волгоградский архиерей, по неизвестным причинам возненавидевший отца Симеона, объявил о запрещении ему служить в течение 15 лет. В обход патриарха, через Совет по делам религий он отправил Симеона в Псково-Печерский монастырь. Отец Симеон, прошедший в своей жизни через многое, относился ко всему спокойно, говоря, что «это промысел Божий».

Вся монастырская братия под руководством наместника, узнав поближе отца Симеона, написала ходатайство патриарху Алексию. Патриарх, прочитав письмо, немедленно снял все запреты, и Симеон был зачислен в штат обители. Но и на этом не кончились трудности монаха: в 1963 году на Симеона было заведено уголовное дело. Правда, после его рассмотрения отец Симеон был полностью оправдан.

Последние годы своей жизни отец Симеон провел в Москве. Он был духовником патриарха Алексия, и к нему часто приезжали и другие священники.

В 1966 году отец Симеон был пострижен в схиму с именем Сампсон, в 1979 году он умер. Похоронили отца Сампсона на подмосковном Николо-Архангельском кладбище.

Схиархимандрит Севастиан

Стефан Васильевич Фомин родился в 1884 году в селе Космодемьянское Орловской губернии в бедной крестьянской семье. Семья Фоминых в 1888 году ходила на богомолье в Оптину, и сам преподобный Амвросий благословил среднего брата, Романа, на монашество. А четырехлетний Стефан на всю жизнь запомнил ласковый взгляд старца (портрет преподобного Амвросия всегда висел в изголовье отца Севастиана).

Осиротевший в пятилетнем возрасте Стефан остался на попечении старшего брата — семнадцатилетнего Иллариона. В 1908 году, как и предсказывал старец Амвросий, средний брат Роман принял постриг в Оптиной с именем Рафаил. Вслед за ним, окончательно утвердившись в своем желании монашеского жития, отправился в Оптину пустынь и Стефан.

В 1909 году Стефана приняли келейником к старцу Иосифу, который был ближайшим учеником великого старца иеросхимонаха Амвросия. Впоследствии Стефан часто вспоминал о том времени, когда он был келейником: «Я и еще один келейник жили со старцем, как с родным отцом. Вместе с ним молились, вместе кушали, вместе читали или слушали наставления». В лице старца Иосифа Стефан обрел великого духовного наставника, об этом он помнил всю жизнь.

Старец Иосиф скончался в 1911 году; Стефан очень страдал, потеряв своего наставника. Вскоре в келью Иосифа пришел старец Нектарий, а Стефан остался при нем келейником. Через год Стефан был пострижен в рясофор.

Пострижение в мантию с именем Севастиан отец Стефан принял в том роковом 1917 году, когда вся Россия утопала в крови невинных людей, попавших в революционную мясорубку...

В 1923 году, за два месяца до закрытия монастыря, Севастиан был рукоположен в иеродиакона. В том же году был арестован старец Нектарий, и его выслали за пределы губернии.

После ареста старца отец Севастиан жил в Козельске с оптинской братией и часто навещал Нектария. В 1927 году отец Севастиан был рукоположен в иеромонаха, а через год умер старец Нектарий. Перед самой смертью старец благословил Севастиана уехать служить на приход. Выполняя благословение своего наставника, Севастиан уехал в город Козлов (Мичуринск), получив назначение в Ильинский храм.

Пять лет прослужил батюшка в Ильинском храме. В 1933 году Севастиан был арестован и приговорен к семи годам заключения в ИТЛ. Отца Севастиана отправили в Тамбовскую область валить лес. Эта работа была не по силам батюшке, и начальство, видя, что от него не будет толка, через год перевело его в Карагандинский лагерь в поселок Долинка.

В лагере отцу Севастиану пришлось испытать множество мучений: его истязали, требуя одного — отречься от Бога. На все требования батюшка отвечал однозначно: «Никогда!» Тогда его отправили в барак к уголовникам — в лагерях в то время это считалось популярным методом «перевоспитывать попов». «Там, — сказал начальник лагеря, — тебя быстро перевоспитают...»

Но батюшка так и «не перевоспитался». «В заключении я был, — вспоминал отец Севастиан, — а посты не нарушал. Если дадут баланду какую-нибудь с кусочком мяса, я это не ел, менял на лишнюю пайку хлеба». Заключенные и даже лагерное начальство полюбили батюшку. Злобу и вражду побеждали любовь и вера, которые были в его сердце.

Многих заключенных отец Севастиан привел к вере в Бога, и, когда батюшка освобождался, у него в зоне были духовные дети, которые по окончании своего срока часто приезжали к Севастиану за советом или благословением.

В 1939 году отец Севастиан был освобожден, но решил никуда из Караганды не уезжать. После войны этот голодный город в Северном Казахстане выглядел весьма страшно — землянки спецпереселенцев, хибарки и бараки в голой степи, рудники, шахты и лагерные зоны. Но именно этот город в то тяжелое для всей страны время стал одним из тайных «святых мест» Советского Союза. Поселок Михайловка, улица Нижняя, небольшой деревянный домик — сюда к отцу Севастиану стали съезжаться, оставляя родные пенаты, не только монахи, но и мирские верующие люди. С течением времени в Караганде образовался не зарегистрированный ни в каких «органах» монастырь.

Очень долгое время батюшка совершал службы по ночам в маленькой комнате. Невзирая на запрет, ходил по требам, а в 1955 году в лагерной Караганде открылась Богородице-Рождественская церковь.

В 1966 году батюшка стал заметно слабеть, во время Великого поста его состояние еще более ухудшилось. К Вербной отцу Севастиану стало очень плохо — он с трудом дышал.

В ночь на Лазареву субботу батюшка долго беседовал со своим духовником — отцом Александром. Что рассказал старец своему духовнику — никто не знает. После беседы отец Александр сказал: «Батюшка, поживите еще. Вы так нужны не только нам в Караганде, но и всей Православной Церкви». Отец Севастиан ответил очень спокойно: «Меня уже ждут там».

За три дня до смерти батюшка принял схиму. На Радоницу на рассвете старец тихо отошел к Господу. В настоящее время святые мощи старца Севастиана покоятся в кафедральном соборе города Караганды.

Игуменья Афанасия (Лепешкина)

Александра Лепешкина родилась в 1885 году.

В 1902 году по окончании института она ушла в Зосимову пустынь. В 1904 году послушница Александра Лепешкина была отправлена на полгода обучаться иконописи в Понетаевский монастырь, после окончания учебы в Зосимовой пустыни она занималась исключительно живописью. После пострига монахиня приняла имя Афанасия.

Налаженная монастырская жизнь была прервана вскоре после 1917 года, в зданиях монастыря поселили рабочих МОСКВОТОПа, занимавшихся лесозаготовками. Службы в храмах все еще продолжались, но старенькая и больная игуменья уже не справлялась с делами — обстановка, сложившаяся в монастыре, была для нее непривычной. В 1920 году новой игуменьей была избрана 35-летняя Афанасия. Монастырю еще каким-то образом удалось продержаться семь лет, правда, ему пришлось «переквалифицироваться» в сельхозартель. Сестрам и игуменье приходилось выполнять все хозяйственные распоряжения советской власти и участвовать в собраниях волости.

Обитель погибла в 1928 году, и монашки и игуменья вынуждены были покинуть родные стены и как-то обустраивать свою жизнь вне монастыря. Игуменья Афанасия вместе со старицей Антонией и послушницей Дуней переселились в Алабино. За стенами монастыря они продолжали вести праведную жизнь: молились, совершали службы и давали советы мирянам.

На фоне общей растрепанной жизни, суеты, безверия и мечущихся людей их маленькая община была оазисом. Монашек все побаивались, к ним ходили за помощью и советом, но ходили в сумерки или ночью, чтобы никто не видел и не было бы поводов для внимания властей. Сами монашки ни к кому не ходили, потому что боялись принести со своим визитом подозрение и кару на ту семью, где они побывали.

Эти три женщины сумели не поддаться толпе и сохранили свое лицо и свою веру до конца.

В 1931 году игуменья Афанасия и Дуня были арестованы. Постановлением «тройки» ОГПУ МО от 1931 года по статье 58—10 УК РСФСР (антисоветская агитация) монахиням был вынесен приговор — заключение в исправительно-трудовой лагерь сроком на 5 лет. Приговор был заменен высылкой в Казахстан на тот же срок. В ссылку монахинь отправляли этапом. Матушка Афанасия в то время была уже очень больна. Известно, что «на второй день по приезде на новое место жительства игуменья Афанасия скончалась». На следующий день скончалась Дуня... Монашки были погребены в одной могиле.

Священномученик Александр (Соколов)

Александр родился в семье священника в 1893 году. В 1915 году юноша окончил Новгородскую духовную семинарию и поступил псаломщиком в храм села Ершова Новгородской губернии. В 1916 году Александр рукоположен в сан диакона, через год он уже стал священником.

Гонения на Русскую Православную Церковь начались сразу же после установления советской власти, и одной из форм, в которые выливались гонения, являлось требование уплаты непомерных налогов и штрафов. В случае с отцом Александром эти налоги и штрафы были настолько значительными, что, будучи не в состоянии заплатить их, священник вынужден был уехать с женой и тремя детьми в другое место. Семья переехала в Тверскую область, где отец Александр сначала служил в храмах Краснохолмского района, а затем в селе Поречье Молоковского района.

Все свои силы и время отец Александр отдавал своей пастве. Он, несмотря на запреты, регулярно обходил все деревни прихода, помогая нуждающимся духовным советом. Невзирая на гонения и разрушение храмов и на то, что власти постоянно тянули налог с прихода священника, церковь в Поречье не оставалась без ремонта — отец Александр лично следил за этим, хотя I каждый раз после очередного ремонта власти преследовали и священника, и прихожан.

Так, в 1935 году прихожане под руководством отца Александра покрасили и побелили храм, после чего продали школе оставшуюся от ремонта краску. В тот же день отец Александр и староста церкви были арестованы. Священника обвинили в спекуляции и приговорили к пяти годам исправительно-трудовых лагерей. Но в те годы иногда еще было возможно, если священник обвинялся не в политическом преступлении, доказать его невиновность. Так и случилось с отцом Александром — областной суд, куда попало дело из районного суда, полностью снял все обвинения с отца Александра.

В 1937 году председатель сельсовета, вызвав в контору священника, потребовал, чтобы он сейчас же уплатил подоходный налог вперед за следующий квартал.

Кроме этого, он требовал от отца Александра арендной платы за землю, на которой стоял храм и церковные постройки. «Не тратьте зря свои силы, — ответил на требования священник, — платить я не буду, так как не подошел срок платежей» (архив УФСБ Тверской области). Разговор этот состоялся в апреле.

А летом 1937 года сотрудники НКВД и местные власти были оповещены о грядущих арестах всего духовенства и стали собирать на них данные, разумеется, компрометирующие.

Июль 1937 года... Отцу Александру стало ясно, что со дня на день его арестуют, а храм разграбят и закроет. Священник сложил запасной евхаристический набор в вамиловку и спрятал на чердаке храма; туда же он положил напрестольный крест, дарохранительницу и лжицу.

В конце июля сотрудники НКВД арестовали священника и отправили в Краснохолмскую тюрьму. На состоявшемся через три дня допросе следователь спросил, чем занимался отец Александр до и после революции. Священник совершенно спокойно ответил, что занимался пастырской деятельностью.

Сотрудники НКВД сделали запрос об отце Александре в сельсовет, который выдал справку, где было сказано о необходимости ареста священника, так как он «привлекал на свою сторону отсталое население» и без регистрации в загсе отпевал покойников. «Считаем его социально опасным человеком для местного населения, который заслуживает высылки из местных пределов» (архив УФСБ Тверской области).

Второй допрос священника состоялся только в августе. Следователь не стал тратить свое драгоценное время на отца Александра, так как обвинение против него было уже готово, то есть успешно сфабриковано. Задав несколько вопросов и записав ответы отца Александра, следователь быстро закончил допрос. 25 августа «тройка» НКВД приговорила отца Александра к расстрелу за контрреволюционные действия и антисоветскую агитацию. Священник Александр Соколов был расстрелян 29 августа 1937 года.

Двадцать лет спустя супруга отца Александра, Елизавета, написала прошение советским властям: «Мой муж Александр Николаевич Соколов был арестован НКВД. Причина ареста мне совершенно не ясна. Впоследствии мне сообщили, что мой муж осужден на 10 лет с изоляцией...

В настоящее время прошло уже почти двадцать лет, но от него нет никаких сведений... Прошу Вас амнистировать это дело, если он, Соколов, жив. Если же он уже не жив, то тоже прошу сообщить об этом». В этом же году было проведено расследование на предмет реабилитации расстрелянного священника. Вызвали старосту храма, в котором когда-то служил отец Александр, Елизавету Федоровну Шитову, которая отзывалась об отце Александре как о хорошем и добром человеке. На вопросы о политическом настроении священника староста ответила, что никогда не слышала, Е чтобы он высказывался против советского строя...

В том же 1957 году Александр Соколов был реабилитирован. Посмертно...

Священномученик Михаил (Косухин)

Священномученик Михаил родился в 1858 году в семье священника. Окончив Московскую духовную семинарию, он был рукоположен в сан священника и в 1907 году назначен в храм села Дымцево Максатихинского уезда, где и прослужил вплоть до ареста.

В 30-х годах из родных у отца Михаила остались братья, один из которых жил в Польше, другой служил священником в Тверской области, и незамужняя дочь, которая и помогала отцу.

В 1929 году хозяйство отца Михаила, состоявшее из лошади, коровы, трех десятин земли и пятидесяти семей пчел, было изъято вместе с имуществом и домом. Священник с дочерью поселились в церковной сторожке. Власти в тот момент не стали арестовывать или высылать священника, полагая, что разменявший восьмой десяток отец Михаил скоро умрет или совсем станет немощным и не сможет служить, и тогда храм все равно будет закрыт.

Но то, о чем мечтали власти, так и не случилось. Священник продолжал совершать службы, а его возраст и близость смерти, наоборот, придавали ему более решимости и даже дерзости. Отец Михаил не упускал ни одной возможности для проповеди. Власти, увидев непреклонность и решимость непокорного священника, стали его преследовать. Церковная сторожка, где жил отец Михаил, стояла за пределами церковной ограды. На этом основании районный и областной исполкомы постановили выселить священника, а здание сторожки у храма отобрать и разместить в нем ветеринарную лечебницу. Священник же пришедшей делегации сказал, что ни при каких обстоятельствах сторожку не покинет.

Тогда в марте 1935 года председатель сельсовета распорядился выставить рамы в сторожке, надеясь, что из-за холода отец Михаил добровольно уйдет из дома. Но и этого не случилось: на воскресном богослужении священник обратился к прихожанам с просьбой о ходатайстве перед властями, чтобы ему вновь вставили рамы. В церкви присутствовало около 150 человек, почти все они по окончании службы устремились к сельсовету. Председатель, испугавшись толпы, собравшейся у дверей сельсовета, запер все двери и спрятался в глубине дома. Люди стали ходить вокруг дома и кричать, чтобы священнику вернули рамы. Но так как в доме не было никаких признаков жизни, люди вскоре разошлись.

Рамы отцу Михаилу не возвратили, но священник все равно не ушел из церковной сторожки, говоря прихожанам: «Я из дома никуда не пойду, я стар и ничего не боюсь».

Только через год, при наступлении повсеместных гонений, отец Михаил был арестован и заключен в Бежецкую тюрьму. За несколько дней до ареста священнику исполнилось 79 лет; он тяжело болел и в течение нескольких месяцев совсем не вставал с постели. Приехавшие для осуществления ареста сотрудники НКВД, подняв старика за руки и за ноги, забросили его в машину и увезли в тюрьму.

В тюрьме врач, вызванный для медицинского освидетельствования, поставил отцу Михаилу диагноз: миокардит и, как следствие, отечность ног, полное отсутствие зубов, старческая дряхлость. К физическому труду тюремный врач признал священника непригодным. Следствие длилось недолго и закончилось 2 августа — дело было направлено на рассмотрение «тройки» НКВД, которая приговорила священника Михаила Косухина к расстрелу.

Неизвестно, что на самом деле было причиной смерти отца Михаила: в результате ли действий следователя, допрашивавшего священника, или тяжелейших условий содержания в переполненной камере у отца Михаила оказалось сломанным левое бедро. Священник не мог ходить и до места расстрела добраться бы, конечно, не смог. 16 августа отец Михаил был переведен в Бежецкую городскую больницу, где прожил, приговоренный к расстрелу, менее месяца. 13 сентября 1937 года отец Михаил скончался.

Священномученик Григорий (Раевский)

Григорий родился в 1888 году в селе Завидове Тверской губернии в семье диакона. После окончания Московской духовной семинарии Григорий женился на дочери священника села Завидова — Лидии Беляевой, в 1912 году был рукоположен в сан священника.

Впервые Григория арестовали в 1927 году — священник был заключен в Бутырскую тюрьму. Обвинен же он был в том, будто распространял ложные слухи. У следствия не было никаких доказательств, и через два месяца священника пришлось отпустить. Одновременно с коллективизацией, в конце 1929 года, начались гонения на Православную Церковь. В село Завидово приехали уполномоченные из города — молодые коммунисты, посланные для помощи объединения крестьян в колхозы. В одну из суббот председатель Завидовского сельсовета объявил тоном, не терпящим возражений, что на воскресенье назначается демонстрация, призванная показать превосходство коллективного хозяйства над единоличным.

В воскресенье были собраны подводы — лошадей украсили красными лентами. Собирались проехаться по соседним деревням и показать, что завидовские крестьяне почти все вступили в колхоз. Начало демонстрации было назначено на 11 часов, но к назначенному времени собралось только 10 человек. Прождали два часа, но так никто больше и не пришел, а с таким количеством народа ехать было просто нельзя. Тут кто-то из присутствующих сказал, что люди не пришли потому, что все они в храме, где проходит торжественная служба.

Секретарь комсомольской ячейки был крайне недоволен. Он отправил несколько человек посмотреть, что же там происходит. Делегаты, войдя в храм, увидели, что он полон народа. Люди не собирались идти на демонстрацию, и в храме в тот день собралось 600 человек. Одного этого факта было достаточно для ОГПУ, чтобы уже на следующий день начать расследование церковной деятельности отца Григория Раевского. Свидетелями, конечно же, были вызваны комсомольцы, а также члены бригады по коллективизации, председатель сельсовета и работник политпросвета. Нет сомнения, что свидетели дали нужные показания.

14 августа 1930 года сотрудники ОГПУ пришли с постановлением на обыск и арест священника. К тому времени конфисковывать в семье Раневских было уже нечего, так как практически все имущество забрали во время предыдущих обысков якобы в уплату налога. Арестованного Григория отправили в Тверскую тюрьму.

В начале января 1931 года «тройка» НКВД приговорила отца Григория к пяти годам заключения с отбыванием срока в исправительно-трудовом лагере. Священник был отправлен на каторжные работы — на строительство Беломорского канала.

Освобожденный из заключения в начале 1934 года, отец Григорий вернулся в Завидово и опять стал служить в храме. Через год от чахотки умерла жена священника, и он остался с дочерью Ниной.

Летом 1936 года председатель областной комиссии по культам предложил благочинному Завидовского района собрать духовенство для обсуждения сталинской конституции. Из духовенства пришли только два человека, одним из которых был отец Григорий. Узнав, что именно от него хотят, отец Григорий от обсуждения отказался, сказав, что, так как он лишен гражданских прав, обсуждать проект конституции не может. На этом собрание священников закончилось, и никто о нем не вспомнил бы, если бы через год не нахлынули новые гонения на духовенство.

Отца Григория арестовали 30 июля 1937 года по обвинению «в агитации среди населения, направленной на опошление мероприятий советской власти и партии». После многочисленных допросов, на которых отец Григорий отрицал свою вину, священника отправили в Тверскую тюрьму.

28 сентября был день рождения отца Григория, ему исполнилось 49 лет. На следующий день «тройка» НКВД приговорила священника к расстрелу. Протоиерей Григорий Раевский был расстрелян в этот же день — 29 сентября 1937 года. Священномученик был погребен в братской могиле на одном из кладбищ Твери; точное место погребения так и осталось неизвестным.

Священномученик Борис (Боголепов)

Борис Иванович Боголепов родился в 1889 году в Москве. После окончания Московской духовной семинарии был рукоположен в священника.

С 1936 года служил в Троицком храме села Коробино Тверской области. В январе 1937 года сельсовет стал требовать от отца Бориса уплаты налогов за предыдущий год. Священник налоги платить отказался, и дело было передано в суд. Суд приговорил отца Бориса к 1,5 годам лишения свободы, но священник подал кассационную жалобу и арестован не был.

Однако в апреле того же года отца Бориса ждало новое судебное разбирательство. На этот раз обвинения звучали так: священник совершил отпевание и участвовал в погребении своей прихожанки до того, как ее муж получил свидетельство о смерти в сельсовете, к тому же отец Борис крестил младенцев без предварительной регистрации в загсе.

Вызванный на судебное разбирательство священник ответил, что положение о загсе знает и знает также, что крестить без справок сельсовета запрещено, но это положение он нарушил и будет и далее нарушать, потому что крестить — его обязанность, которую он всегда исполнял и будет исполнять.

Суд приговорил отца Бориса к 6 месяцам заключения в исправительно-трудовом лагере. Священник подал кассационную жалобу.

Вскоре отцу Борису пришла повестка явиться к зданию НКВД для направления на исправительно-трудовые работы согласно решению суда. Священник не явился, а, узнав, что к нему направляется судебный исполнитель, ушел на время из дома.

Но то, что не под силу было мелким гонителям, довершил указ Сталина, и через короткое время после введения его в действие отец Борис был арестован. В справке, поданной председателем сельсовета в местное НКВД, было написано, что отец Борис без разрешения ходил по дворам крестьян с иконами, а на предупреждение председателя о прекращении хождения с иконами ответил: «Ваша советская пропаганда есть пустая болтовня». В действительности же отец Борис сказал так: «Безбожие идет против религии, и агитация против религии является болтовней для человека, религиозно настроенного». Этими словами священник подписал себе смертный приговор.

27 сентября «тройка» НКВД вынесла отцу Борису приговор — расстрел. По прошествии нескольких дней (по архивным данным, 1 октября 1937 года) священник Борис Боголепов был расстрелян.

Священномученик Павел (Березин)

Павел Березин родился в 1866 году в семье священника. О детстве и юности Павла сведений почти нет — известно только, что по окончании Варшавского университета он вернулся на родину, в Тверскую область, и стал преподавать Закон Божий в семинарии. В 37 лет Павел был рукоположен в сан священника. С этого времени он полностью посвятил свою жизнь церковному служению.

По свидетельствам прихожан, отец Павел был выдающимся проповедником. Он не раз в проповеди с амвона с сердечным сокрушением указывал прихожанам, большей частью которых были женщины, на зловещее разлитие греха по нашей земле; что женщины не считают теперь грехом убийство своих детей во чреве...

В 1929 году священник был арестован, ему было предъявлено обвинение в антисоветской пропаганде: выяснилось, что отец Павел давал читать детям духовные книги из своей личной библиотеки. Школьная учительница, заметив увлечения некоторых своих учеников, тут же написала донос, по которому и арестовали отца Павла.

В конце ноября 1929 года дело было направлено в Особое совещание при коллегии ОГПУ для внесудебного разбирательства. Священник был приговорен к высылке в северный края на три года — ссылку ему предстояло отбывать в Архангельской области, в городе Мезень.

В 1931 году священник был освобожден и выехал из Архангельска в село Котово Тверской области, где стал служить в церкви. Жил он теперь один — жена умерла, а сын Дмитрий учился в университете.

В 1937 году отец Павел получил долгожданное письмо от сына, которое потрясло его до глубины души.

Дмитрий писал своему отцу: «За присланные деньги меня благодарить не следует, так как это все же моя обязанность, хотя ты принадлежишь к другому миру и, вероятно, враждебно относишься к тому делу, за которое мы, большевики, боремся... У тебя идеалов в современной жизни нет, и естественно, что единственное утешение ты находишь в религии».

Как же тяжело было отцу Павлу получить от сына такое письмо с упреками в том, что у него нет никаких идеалов!

Наступило страшное лето 1937 года. Советская власть решила покончить с христианством в России и закрыть за один год почти все церкви в стране. По замыслу Сталина, это был самый большой поход против Бога и Церкви. Отца Павла, как и многих православных, такое решение Сталина обрекало на мученическую кончину. Его арестовали 27 июля 1937 года и отправили в Краснохолмскую тюрьму.

В обвинительном заключении было написано следующее: «Березин, возвратившись после отбытия срока наказания, продолжал систематически проводить антисоветскую агитацию, выражавшуюся в открытых выступлениях перед верующими с антисоветскими проповедями, в которых распространял провокационные слухи об упадке нравственности, объясняя это существованием советской власти и коммунистической партии».

Этого обвинения было вполне достаточно, чтобы 3 октября «тройка» НКВД приговорила отца Павла к расстрелу. Через несколько дней — 7 октября 1937 года — священник был расстрелян.

Преподобномученик Софроний (Несмеянов)

Софроний родился в 1870 году, в 21 год он был призван на действительную службу в армию. В 1899 году, по окончании службы, Софроний Харитонович поступил плотником на машиностроительный завод и проработал там девять лет.

Решительный выбор в своей жизни Софроний сделал, когда ему было уже 38 лет. Оставив мир, профессию, которая кормила его, он поступил послушником в Свято-Духовский монастырь в городе Царицыне. Вскоре он принял монашеский постриг с оставлением своего имени — Софроний. В 1910 году Софроний был рукоположен в иеродиакона, а в 1915 году — в сан иеромонаха в одном из храмов Саратова. В 1917 году иеромонах был командирован в миссионерскую школу в село Подлесное.

Началась Гражданская война между белыми и большевиками, и отец Софроний счел невозможным для себя оставаться в стороне при таких обстоятельствах, когда в опасности находится его родина. В январе 1919 года он поступил в добровольческую армию Деникина полковым священником. Там он прослужил до самого разгрома Белой гвардии, но не стал эмигрировать вместе с белыми, а остался на родине.

В 1920 году он поступил на подворье Георгиевского Балаклавского монастыря в Екатеринодаре. В 1924 году отец Софроний вернулся в Саратов и получил назначение в храм села Старая Яблонька, в 1925 году был переведен в храм села Самодуровка, а после этого — в село Казановка.

В своем приходе отец Софроний делал все для просвещения своих прихожан, невзирая на преследования и притеснения властями Православной Церкви. В приходе отца Софрония регулярно проводились уроки Закона Божия — за это монах был арестован, и власти попытались отдать его под суд, но по каким-то причинам из этой затеи ничего не вышло. После этой истории отец Софроний вынужден был перейти в храм села Юрьевка.

В то время архиепископом (из обновленцев) Уральской епархии и Вольского викариатства был Михаил Постников, один из деятелей обновленческого раскола. В Саратовской епархии он часто, устраивал беседы о правоте обновленческого движения, проводил диспуты, на которые приглашал православных. От них архиепископ пытался добиться перехода в обновленчество. Выпускник Демидовского лицея, имеющий ученую степень кандидата права, Михаил Постников прекрасно понимал, что действовать лучше всего с помощью фактов, которые можно подтвердить документально. На всех своих диспутах он подводил разговор к тому, что Священный синод обновленческой церкви — единственно признанный в качестве законного церковного правительства Вселенским и Восточным патриархами, а староцерковники-тихоновцы этими патриархами не признаны. В качестве доказательства Михаил Постников показывал документ, подписанный представителем Вселенского патриарха в России. После этого он настойчиво требовал, чтобы православные священники предоставили ему документы о признании их Восточными патриархами.

Но разве могло предоставить какой-нибудь документ в те годы православное духовенство сел и городов? Среди православных росло смятение, а глава Вольских обновленцев, видя, что успех явно на его стороне, действовал решительно.

Таким образом, положение становилось критическим, и православные приходы решили, что им необходимо заручиться документами заместителя патриаршего местоблюстителя митрополита Сергия (Страгородского) и представителя Вселенского патриарха архимандрита Василия о признании митрополита Сергия и его временного Синода Восточными патриархами. Итак, прихожане села Юрьевка решили послать в Москву своего представителя для выяснения всех вопросов. Представителем был выбран отец Софроний.

В конце декабря 1927 года иеромонах Софроний прибыл в Москву и направился в патриархию, где принимал представитель временного Синода митрополит Серафим (Александров). Отец Софроний изложил суть дела, по которому прибыл. Поездка иеромонаха оказалась удачной — он добился того, за чем его посылали: привез копии нужных документов.

Теперь отец Софроний, имея копии патриарших грамот и письмо архимандрита Василия, мог торжествовать — у обновленцев не оставалось никаких документальных фактов в подтверждение своей правоты. По приезде домой он на первой же службе зачитал грамоты Восточных патриархов.

Обновленцы надолго затаили зло на отца Софрония, и уже через месяц доложили «куда следует», что иеромонах — контрреволюционер. В середине февраля отец Софроний был арестован.

На допросе следователь спросил отца Софрония, каковы его политические убеждения и признает ли он советскую власть. Иеромонах спокойно ответил: «Признаю и приветствую ту власть, при которой живу». Тогда следователь спросил, где отец Софроний находился во время Гражданской войны, на что священник с таким же спокойствием ответил: «В 1919 и в 1920 годах я добровольно служил в армии Деникина полковым священником». Допрос продолжался. «Зачем вы поехали в Москву?» — спросил следователь. Отец Софроний подробно рассказал ему о своей поездке и о встрече с духовенством.

Иеромонах был заключен в тюрьму города Вольска. Узнав об этом, прихожане храма Рождества Богородицы, где служил священник, направили в Вольск делегацию с письменным ходатайством об освобождении Софрония; прошение подписали 200 человек. Испугавшись настойчивости делегации, сотрудник ГПУ в тот же день отправил отца Софрония в Саратовский изолятор специального назначения. Иеромонах так и не признал себя виновным и из тюрьмы написал в ГПУ заявление с просьбой освободить его под расписку или отпустить на поруки общины села Юрьевка.

20 апреля уполномоченный Саратовского ГПУ составил по делу отца Софрония обвинительное заключение: «Являясь священником церкви села Юрьевка, Несмеянов занимался пропагандой и агитацией среди верующих, направленной к возбуждению религиозной вражды, являясь ярым защитником сергиевской ориентации и непримиримым врагом советской власти... Разъезжая по селам, группируя вокруг себя антисоветский элемент и ведя агитацию, направленную к возбуждению религиозной вражды и суеверия среди верующих, он подрывал политику советской власти в отношении отделения церкви от государства... Произведенным следствием инкриминируемое Несмеянову обвинение не установлено» (Архив УФСБ РФ по Саратовской области).

В августе 1928 года Особое совещание при коллегии ОГПУ постановило освободить священника из-под стражи, зачтя в наказание срок предварительного заключения. Сразу после освобождения отец Софроний стал служить в храме села Улыбовка Саратовской области. В это время наступили новые гонения.

Отдав землю крестьянам, советская власть благополучно у них ее и отнимала, предоставляя крестьянам единственную возможность работать на земле — быть рабочими в колхозе. Для организаторов колхозов самым страшным врагом виделся, разумеется, сельский священник, имевший огромное влияние на крестьян. В это время и посыпались на священников доносы, большей частью вымышленные, а власти находили свидетелей и открывали дела.

Дошло дело и до отца Софрония — в конце декабря 1930 года при выезде из села он был арестован. Иеромонаха обвинили в том, что он вел антисоветскую агитацию и разлагал работу колхозов. Нашлись дежурные свидетели, которые предоставили следствию множество фактов антисоветской деятельности священника. Но отец Софроний категорически отверг все выдвинутые против него обвинения. 14 февраля 1931 года «тройка» НКВД приговорила его к ссылке в северный края на три года.

В 1933 году иеромонах Софроний вернулся из ссылки в Вольск и стал работать сторожем в Свято-Троицком храме. Но он прекрасно знал, в чем его предназначение, ему не хотелось быть сторожем. В 1935 году отец Софроний уехал в Тверскую область, где получил место священника в храме села Рождественское Кашинского района. В феврале 1937 года он был направлен в храм села Лозьево Бежецкого района. Отцу Софронию было уже 66 лет, и если бы не новые репрессии, то он бы служил в этом храме до конца жизни.

Священника опять обвинили в антисоветской агитации — в то время это было самое распространенное обвинение.

В сентябре 1937 года отец Софроний был вновь арестован, показания свидетелей к тому времени уже были готовы и подшиты к делу. Сразу после ареста началась бесконечная вереница допросов: «Следствием установлено...» — «Нет, я отрицаю свое участие...» И так бесконечное число раз... Отец Софроний на допросах держался мужественно, хотя с каждым новым допросом понимал, что следствие ведет дерзкий оговор и что все от начала до конца построено на лжи.

На одном из допросов Софроний услышал от следователя следующее: «Следствие располагает сведениями, что вы, Несмеянов, председателю церковного совета Стрижеву по поводу сталинской конституции выражали контрреволюционные взгляды. Признаете ли вы себя виновным в этом?» Выслушав внимательно обвинение, священник не стал ничего говорить. Невозможно даже представить, какие средства давления предпринимал сотрудник Бежецкого НКВД, чтобы заставить отца Софрония оговорить себя. Но заповеди Господни и страх согрешить перед Богом были намного сильнее физических мук.

Помня, как вел себя Спаситель на допросе у Пилата, престарелый иеромонах молчал и только молился. Возможно, он думал, что минуты земной жизни скоротечны, а вечность бесконечна; пусть он примет физические муки, но лжесвидетельствовать не будет — все равно стоит одной ногой в могиле.

Когда священник отказался отвечать на вопросы, следователь Черепанов вызвал спецбригаду, в которую входили сотрудники, умеющие профессионально вести пыточное следствие. Пришли три человека, специально обученных; следствие было мучительным, но никаким образом не удалось заставить священника себя оговорить. Закончилось тем, что следователи были вынуждены составить протокол, в котором написали, что священник отказался отвечать на вопросы следствия, виновным себя не признал и ничего подписывать не стал.

Допрашивать дальше отца Софрония не было возможности, так как физическое состояние пожилого священника после пыточных допросов было весьма неважное. Следователь составил обвинительное заключение, в котором повторил лжесвидетельства, выдвинутые против Софрония. Но прежний следователь, недовольный таким поворотом дела, на следующий же день вновь приступил к допросу измученного и больного иеромонаха.

На этот раз священник четко отвечал одно и то же на все вопросы следователя: «На поставленный вопрос отвечать отказываюсь и виновным себя не признаю». Теперь он подписывал протокол под каждым своим ответом. Под последним ответом он подписал: «С ответом я согласен, а с задаваемыми вопросами не согласен». Разъяренный следователь вновь позвал спецбригаду, снова, но уже другими методами задавались до бесконечности одни и те же вопросы, и снова со стороны отца Софрония звучали твердые ответы, чередовавшиеся с мужественным молчанием.

Иеромонах уже практически в бессознательном состоянии в конце допроса, не доверяя лживому и жестокому следствию, в конце протокола написал: «От подписи протокола отказываюсь».

1 ноября 1937 года «тройка» НКВД приговорила иеромонаха Софрония к расстрелу. Через день священника расстреляли.

Иеромонах Софроний Несмеянов мужественно пронес свой крест через всю жизнь, а нам остается лишь поклониться силе духа этого человека, с гордо поднятой головой взошедшего на свою Голгофу.

Священномученик иерей Василий Надеждин и священномученик протоиерей Владимир Амбарцумов

Во время Первой мировой войны за северной окраиной Москвы среди березового леса была построена удивительно красивая, полная гармонии деревянная шатровая церковь по проекту архитектора Шехтеля. Казалось, что родом она из величественных лесов русского Севера, — нарядная и в то же время строгая, как древние православные распевы. Освящена эта церковь была в честь чудотворца Николая и считалась храмом 675-й пешей тульской дружины.

Рядом с этой церковью раньше стояла сторожевая будка с соломенной крышей, в народе ее называли «соломенная сторожка». Когда начал строиться храм, сторожки уже не было, но народная молва за этим местом сохранила прежнее название. Называлась так и остановка ходившего здесь трамвая. Под названием Соломенная Сторожка среди москвичей была известна и церковь Святителя Николая.

В 20-х годах этот храм прославился не только благодаря своей красоте и величию, но и возвышенным состоянием души приходской общины, которую вдохновляли пастыри.

Храм посещали разные люди, но основной состав прихода определялся близостью Петровско-Разумовской академии. Академический поселок был несколько удален от московской суеты и жил какой-то своей обособленной жизнью. Когда после революции последовал запрет преподавания в школе Закона Божия ив Петровско-Разумовской академии закрыли храм, преподаватели и профессора обратились к настоятелю храма святителя Николая с просьбой заняться религиозно-нравственным воспитанием их детей.

В эти годы настоятелем храма с 1920 года служил отец Василий (Василий Федорович Надеждин). Это был добрый и жизнерадостный человек, с которым очень интересно было беседовать, к тому же он обладал потрясающим музыкальным слухом и голосом. Священник Василий был русским красавцем — среднего роста, с волнистыми светлыми волосами и красивыми добрыми голубыми глазами.

Священник сразу же откликнулся на просьбу коллектива академии и создал молодежный хор. Отец Василий обучал юношей и девушек не только православному пению, но и церковной службе. А для малышей он у себя в доме проводил рождественские елки и утренники, которые, кстати говоря, были в те годы запрещены советской властью.

Любимое время для проповедей у отца Василия было в субботу, на утрене после шестопсалмия. Обычно священник стоял на амвоне в черном подряснике и епитрахили со служебником и свечой в руках. Отец Василий был прекрасным проповедником — на его проповеди всегда собиралось много народа. В основном священник выступал против безверия. Часто с его уст слетали довольно смелые фразы, обычно после этого кто-нибудь из близких друзей, опасавшихся за отца Василия, говорил ему: «Батюшка, разве так можно говорить?» — «Что делать, — отвечал он, — слово не воробей».

Но время становилось все опаснее и опаснее — проповеди пришлось несколько сократить. У отца Василия начались неприятности: милиция запретила ему появляться в доме, где он жил со своей семьей.

Деваться было некуда, и священник временно снял сарай, в который поздно ночью, чтобы не быть замеченной, пробиралась к нему жена, принося еду и белье мужу. В 1929 году отца Василия арестовали, невзирая на то, что у него оставались на воле четверо детей и беременная жена.

Семья через некоторое время узнала, что священник сослан в Кемь и сильно болен. Отец Василий заболел тифом, а неудачно произведенная инъекция вызвала гангрену. Жене разрешили приехать к умирающему мужу. Елена провела возле мужа его последние дни и сумела сделать так, чтобы он причастился. 19 февраля 1930 года отец Василий скончался и был похоронен на кладбище в Кеми.

Елена привезла из Кеми прощальное письмо священника к духовным детям, в котором содержалась просьба к отцу Владимиру Амбарцумову возглавить приход на Соломенной Сторожке.

Отец Владимир Амбарцумов родился в 1892 году в Саратове. Его отец был армянином, а мать происходила из поволжских немцев. Окончив Московскую Петропаловскую гимназию, Владимир поступил на физико-математический факультет Берлинского университета. Образование закончил уже в Московском университете. Приехав в Россию, он стал активистом христианского студенческого кружка, а вскоре перешел из лютеранства в баптизм. В это время смыслом его жизни стала проповедь Евангелия среди учащейся молодежи.

В период Гражданской войны Владимир со своей семьей переехал в Самару, а в 1920 году был арестован и отправлен в Москву. Вскоре его освободили с подпиской о невыезде. Но, несмотря на арест, Владимир продолжал проповедовать, и вскоре по его инициативе был создан Центральный комитет христианских студенческих кружков в России. Владимир большинством голосов был избран председателем этого комитета.

В 1924 году вышел запрет на деятельность студенческих кружков и начались массовые репрессии против кружковцев, в связи с чем Владимир Амбарцумов был вынужден перейти на нелегальное положение. За год до этого у него случилось несчастье — умерла его жена, оставив ему двоих маленьких детей.

В середине 20-х годов Владимир познакомился с известным московским священником — отцом Валентином Свенцицким, настоятелем храма святителя Николая Большой Крест на Ильинке, и в начале 1926 года решил принять православие. В конце 1927 года он был уже рукоположен в диакона, через неделю — в священника, а через месяц был назначен настоятелем Московского храма Святого князя Владимира в Старосадском переулке.

В храм на Соломенной Сторожке отец Владимир пришел летом 1928 года по просьбе отца Василия заместить его на время отъезда.

И конечно же, перед смертью отца Василия Владимир откликнулся на его просьбу возглавить приход. Вслед за отцом Владимиром на Соломенную Сторожку пришел и его друг — отец Михаил Шик.

В 1932 году духовенству предложили признать декларацию митрополита Сергия от 1927 года и поминать его как местоблюстителя патриаршего престола, а кто с этим был не согласен, тому предлагалось выйти за штат. Отец Владимир не разделял этих взглядов и ушел на покой, вместе с ним ушел и Михаил Шик.

Отец Владимир пошел работать научным сотрудником в исследовательское учреждение и за время работы получил много авторских свидетельств. Михаил Шик занимался переводами.

В апреле 1933 года отец Владимир был арестован — его обвинили в участии в контрреволюционной церковной организации. Его арест, конечно, был связан с тем, что он не признавал декларацию митрополита Сергия. Отец Владимир был осужден на три года ссылки, но вскоре его освободили по ходатайству АН СССР и даже разрешили проживать в Москве.

Однако в 1937 году Владимир Амбарцумов вновь был арестован, через неделю арестовали и Михаила Шика. Родственникам арестованных сказали, что они осуждены на 10 лет без права переписки.

Только несколько лет назад удалось узнать правду — отец Владимир Амбарцумов и его друг — отец Михаил Шик — были расстреляны в 1937 году на полигоне НКВД близ поселка Бутово. Отец Владимир пережил своего друга немногим больше месяца.

Священномученики Василий Надеждин и Владимир Амбарцумов прославлены Архиерейским собором Русской Православной Церкви 13-16 августа 2000 года.

Священномученик Сергий (Смирнов)

Сергий родился в 1893 году в селе Борок Ярославской губернии в семье священника Иоанна Смирнова. Окончив Ярославскую духовную семинарию, Сергий женился на крестьянской девушке Надежде. В 1919 году он был рукоположен в сан священника ко храму в селе Санникове. Здесь отец Сергий прослужил до 1935 года.

В 1935 году власти потребовали от священника уплаты налога, который он не смог заплатить за отсутствием денег. Тогда власти описали все его имущество, выгнав отца Сергия и его семью из дома. Священника арестовали за ту же неуплату налогов и приговорили к одному году лишения свободы с отбыванием срока в исправительно-трудовой колонии.

Когда отец Сергий вернулся из заключения, села Санникова уже не существовало — всех жителей выселили, а территорию затопили Рыбинским водохранилищем.

Архиепископ направил отца Сергия в Воздвиженский храм села Теблиши. Вскоре священник перевез свою семью на новое место жительства. Было это в апреле 1937 года, а в октябре того же года отца Сергия арестовали, взяв при обыске из дома все имущество, даже старый подрясник. На следующий день жена и дочь отца Сергия отправились в районный центр, чтобы узнать о судьбе мужа и отца. В это время священник содержался в тюрьме. Когда жена и дочь подошли к тюремному окошку, то увидели стоявшего там Сергия, который крикнул жене: «Надя, держись, не плачь, на твоих плечах дети, тебе надо их вырастить». Он все знал заранее...

Женщины вернулись в село — жить им было негде, потому что дом у них отобрали. Им помог начальник местной столовой — коммунист, предложив Надежде работу и комнату при столовой.

А через несколько дней отца Сергия вызвал к себе в кабинет начальник местного НКВД и обратился к нему с предложением: «Откажитесь от сана священника, и мы вас отпустим. Более того, дадим вам работу учителя в сельской школе». Священник же ответил: «Нет, я никогда этого не сделаю. Никогда. Я — священник. Я — сын священника. Я — внук и правнук священника».

Через неделю отца Сергия перевели в Бежецкую тюрьму. Начались допросы. Его обвиняли в антисоветской и контрреволюционной деятельности, проводимой среди населения. Отец Сергий виновным себя не признавал. К обвинениям добавились агитация против колхозов и против займовых кампаний, попытка срыва уборочной кампании, восхваление старой дореволюционной жизни, организация сект и пр.

На все обвинения и вопросы следователя отец Сергий отвечал так: «Я даю правдивые показания, что я никакой контрреволюционной деятельности нигде не вел и виновным себя в этом не признаю». Более священник не захотел ничего говорить, не желая лжесвидетельствовать против себя и своих близких.

У отца Сергия оставалась семья: жена и трое детей. Но невозможно было священнической совести предпочесть семью Богу, и он выбрал короткий и нелукавый путь веры. Сергию в то время было только 54 года. По приговору «тройки» НКВД священник Сергий Смирнов был расстрелян 3 ноября 1937 года.

Священномученик Феодор Беляев

Священномученик Феодор Беляев родился в 1867 году в одном из сел Новгородской губернии в семье священника. Окончив Олонецкую духовную семинарию, он был рукоположен в сан священника.

Служил в Троицком храме села Улома Череповецкого уезда. В этом селе он встретил советскую власть, здесь же был встречен и властью — арестован Череповецкой ЧК, но, правда, вскоре освобожден.

Весной 1922 года прихожане Троицкой церкви сказали своему священнику, что, по их сведению, власти собираются прислать комиссию для изъятия церковного имущества. К тому времени власти уже продемонстрировали всей России свою жестокость, поэтому у большинства прихожан возникло впечатление, что Церковные ценности пойдут вовсе не в пользу голодающим детям. Это предположение было близко к действительности: бывало, что изъятые ценности оставались в руках тех, кто их изымал. Именно поэтому прихожане храма (в основном женщины) решили создать свою комиссию, дабы защитить церковь от разграбления. Собравшиеся выбрали председателя — образованную и верующую женщину Ольгу Левину. После собрания Ольга вместе с другими женщинами пришла к отцу Феодору и сообщила, что теперь создан женский приходской совет, целью которого является поддерживать чистоту в храме и следить за церковными ценностями. Отец Феодор благословил женщин на эту деятельность.

Вскоре среди жителей волости прошел слух, что в Улому приехала комиссия, которая будет заниматься конфискацией церковных ценностей. В одной из деревень тут же тревожно зазвонили церковные колокола — это стало сигналом для верующих, и они устремились на защиту храма от варварских грабежей.

Перед зданием Уломовского волостного исполкома собралась толпа (около 2000 человек), большей частью женщины. Люди стали кричать, чтобы к ним вышли члены комиссии и объяснили цель своего приезда, и если их приезд связан с изъятием церковных ценностей, то они зря тратят время, потому что ничего из церковного имущества они не получат.

В тот день, когда люди толпились у исполкома, отец Феодор был в разъездах. Уже во второй половине дня, въезжая в село, он увидел, что перед исполкомом собралась большая толпа. Священник направился домой, где супруга рассказала ему о случившемся. Не прошло и часа, как к отцу Феодору пришел представитель из исполкома и попросил священника пойти с ним. Придя в исполком, отец Феодор услышал требования власти: срочно выйти к собравшимся людям и, успокоив их, убедить в необходимости изъятия церковных ценностей в пользу государства. Отец Феодор ответил категорическим отказом. После этого к возмущенной толпе вышел представитель власти, которого люди даже не стали слушать, потребовав, чтобы к ним вышел батюшка и все объяснил. Неудавшийся оратор вернулся в исполком и предложил отцу Феодору сказать людям, что в данный момент изъятия ценностей не будет. Священник опять ответил отказом, после чего разъяренные представители советской власти стали спрашивать у отца Феодора, говорил ли он в храме проповеди о необходимости пожертвований и о том, что нужно отдать лежащие без надобности ценные вещи в пользу голодающих — ведь с призывом к пожертвованиям обратились высшие православные служители. Отец Феодор ответил, что газет он не читает и об этом, разумеется, не знает.

Во время разговора отца Феодора с властями толпа уже вплотную придвинулась к зданию, и некоторые женщины стали даже проходить внутрь. Тогда священнику в категорической форме был высказан приказ, чтобы он вышел к народу. Отец Феодор молча вышел в соседнюю комнату, где в это время собралось около двадцати женщин, и, обратившись к ним, произнес: «Вот сейчас здесь говорят, что из церкви возьмут не все, а только лишнее».

После этих слов отец Феодор ушел домой, а толпа продолжала возмущаться. Людей смогли разогнать только с помощью наряда милиции. В тот же день председатель волостного совета составил нужный рапорт.

На следующий день были арестованы отец Феодор, Ольга Левина и большинство членов церковного совета; всех их заключили в Череповецкую тюрьму. Сразу же начались допросы. Отец Феодор спокойно отвечал на все вопросы следователя, а после допроса обозначил свою позицию, написав: «Я стою за то, что святыне подобает благолепие и Святые Дары должны быть обязательно в драгоценных сосудах...».

Отец Феодор был заключен на четыре года в исправдом, остальных арестованных постигла та же участь — варьировались лишь сроки заключения. После освобождения священник вернулся служить в то же село, но в 1931 году вновь был арестован «за невыполнение произвольно назначенной нормы хлебозаготовок». На этот раз он получил пять лет ссылки.

В 1933 году, вернувшись из ссылки, отец Феодор поступил служить в Макарьевский храм села Макарова Тверской области.

В марте 1937 года храм закрыли, и отец Феодор в тот же день стал добиваться открытия церкви, объясняя членам «двадцатки» и верующим, что закрытие было незаконным. Священник написал жалобу во ВЦИК, подписал ее лично, а также собрал множество подписей прихожан. Пока церковь была закрыта, отец Феодор ходил по домам, совершая требы и служа молитвы. Первое предупреждение он получил через месяц, но хождения не прекратил, а, напротив, старался обойти как можно больше прихожан.

Когда отец Феодор приходил в сельсовет платить налоги, председатель принимался тут же его убеждать, что Бога нет, а религия — это обман, говоря, что пора бы уже оставить церковное служение. На это отец Феодор неизменно отвечал следующее: «Веры я никогда не оставлю и умру на службе священником».

В октябре 1937 года священник был арестован, в ту пору ему было уже 70 лет. Во время его ареста состоялся обыск, и у отца Феодора взяли последнее, что у него оставалось, — девятнадцать духовных книг и портрет Иоанна Кронштадтского; больше брать было нечего, но и этого было вполне достаточно, чтобы уличить священника в «антисоветской агитации, проводимой среди жителей села».

Пока отец Феодор сидел в тюрьме в ожидании допроса, состоялись беседы с так называемыми свидетелями — колхозным бригадиром и колхозниками. Конечно же, свидетели подбирались тщательным образом — это были люди, которые могли дать показания в соответствии с пожеланиями сотрудников НКВД. Но, что интересно, никто не хотел наговаривать на священника лишнего — настолько силен был авторитет отца Феодора.

15 октября следователь приступил к допросу отца Феодора. «Вы систематически вели контрреволюционную агитацию, выступали против проводимых хозполиткампаний. Признаете ли вы это?» — даже не спрашивал, а скорее утверждал следователь.

«Антисоветской агитации я не вел, против проводимых хозполиткампаний я не высказывался», — спокойно отвечал священник. После нескольких подобных вопросов-утверждений допрос был закончен.

В тот же день составили обвинительное заключение, которое в срочном порядке было отправлено на рассмотрение «тройки» НКВД. 1 ноября 1937 года было принято постановление расстрелять отца Феодора. Через день, 3 ноября, ужасный приговор был приведен в исполнение — 70-летний священник Феодор Беляев принял мученическую смерть.

Священномученик Дмитрий (Троицкий)

Дмитрий родился в 1905 году в семье чиновника, кроме него, было еще трое сыновей, которые впоследствии все стали священниками. Дмитрий был самым младшим среди братьев; после окончания средней школы юноша поступил в духовное училище, которое, несмотря на приход советской власти, просуществовало до 1921 года. Училище Дмитрий окончил в 1923 году, к тому моменту оно уже называлось «Советская школа 2-ой ступени». Образование юноше помогли получить братья-священники, потому что отец к тому времени уже умер.

Когда Дмитрию исполнилось 20 лет, он был рукоположен в сан священника ко храму села Перетерья Сонковского района. Юный священник вполне отдавал себе отчет в том, что начал служить во времена непрекращающихся гонений на Церковь, и это совершенно не пугало его. Дмитрий прекрасно знал, на что идет. Каждая его проповедь была чудом — он жил горестями и радостями своих прихожан, стараясь, чтобы огонь веры горел в их душах среди окружающего мрака государственного безбожия.

Своих прихожан молодой священник учил заботиться прежде всего о духовном, а уже потом о материальном, бояться более греха, чем гонений и притеснений от современных властей. Прихожане же в свою очередь видели в молодом Дмитрии образец православного пастыря.

С назначением отца Дмитрия священником церковная и духовная жизнь в приходе стала возрождаться. Люди начали чаще причащаться и исповедоваться, а своим детям старались дать церковное воспитание. Разумеется, все это не могло понравиться властям, и они стали искать повод удалить неугодного священника из прихода. Такой повод вскоре нашелся, и отец Дмитрий был арестован за хранение 51 рубля серебром. Священник получил три года с отбыванием срока заключения в концлагере.

Отца Дмитрия отправили в исправительно-трудовой лагерь на строительство Беломоро-Балтийского канала. После окончания срока он вернулся в тот же храм, где служил до ареста. Власти, ожидая, что священник исправится, глубоко ошибались — отец Дмитрий не оправдал их надежд. Напротив, испытание укрепило его веру, и он с еще большим рвением стал совершать службы и читать проповеди. Всевидящее око власти неустанно наблюдало за деятельностью отца Дмитрия, подыскивая новый повод для следующего ареста.

С усилением гонения на церковь в 1936 году большинство архиереев были лишены властями регистрации, а многим священникам, прошедшим лагеря, в такой регистрации просто отказывали. Отец Дмитрий был арестован и обвинен в нарушении правил записей гражданского состояния. Суд вынес приговор — шесть месяцев тюремного заключения. Правда, священник тут же обжаловал приговор и был освобожден.

Вернувшись в свой приход, отец Дмитрий прекрасно знал, что на этом его страдания не окончены, но он был готов нести свой крест, используя любую возможность для просвещения прихожан.

В первое воскресенье Великого поста 1936 года, во время пассии, отец Дмитрий, обращаясь к прихожанам с проповедью о покаянии, сказал: «Кайтесь и вы, молодое поколение, отвергающее таинства Церкви, вступающее в новую жизнь без благословения Божия; нарушая законы Церкви, вы наносите Христу как главе Церкви заушения и биения».

В праздник Покрова Божией Матери отец Дмитрий сказал в своей проповеди: «...У нас часто слышатся жалобы на постоянные неудачи, на то, что наши желания не исполняются, что Господь нас оставил, не слышит наших молитв... Какая же причина подобных жалоб? Какая причина большинства неудач, неуспехов, несчастий? Эта причина — наше малодушие, недостаток нашего упования на Бога, большая надежда на свои собственные силы. Мы дали волю земным страстям, живем не для Бога, а на погибель своей души...»

И опять служение отца Дмитрия, впрочем, как и служение всякого священника в то время, обратило на себя пристальное внимание властей. На надзор за Православной Церковью и за верующими государство тратило больше сил и средств, чем на надзор за преступниками.

В апреле 1937 года участковый инспектор подал рапорт, а скорее донос, начальнику Сонковского районного отделения милиции, в котором, в частности, писал: «Доношу, что 26 апреля сего года в пуршевской школе ученица Малышкина Нина на вопрос завшколой, зачем она ходит в церковь, сказала, что священник им говорит, что если они будут молиться, то учение будет даваться легче... О чем довожу до вашего сведения». Тогда данный рапорт-донос почему-то остался без внимания.

Но о доносе вспомнили летом 1937 года, когда НКВД получило четкие указания Сталина об уничтожении Церкви. Именно этот донос лег в основу обвинения священника. Недостающие «сведения» о священнике дал председатель сельсовета.

В сентябре в доме священника был произведен обыск, после чего отец Дмитрий был арестован. «Материал» по делу «попа Троицкого» дополнили показания директора и учителей школы, которые подтвердили антисоветское влияние священника на учеников и их родителей.

Фактов собралось предостаточно, и довольный следователь приступил непосредственно к допросу отца Дмитрия. «Материалами следствия» было уже все установлено, поэтому ответы священника следователя совсем не интересовали — вина «попа Троицкого» была давно доказана.

После окончания следствия материалы были переданы «тройке» НКВД. В обвинительном заключении следователь, невольно свидетельствуя о вере и исповедническом подвиге священника, написал следующее: «По своим убеждениям является законченным контрреволюционным церковником, всеми фибрами своего сознания и действий противник социалистического строительства. По возвращении из мест заключения своих убеждений не бросил, снова стал служить в церкви в качестве священника... Допрошенный в качестве обвиняемого, Троицкий виновным себя не признал».

«Тройка» НКВД приговорила священника к расстрелу. Священник Дмитрий Троицкий был расстрелян 3 ноября 1937 года.

Священномученик Аркадий (Остальский)

Аркадий родился в 1888 году в семье священника. Родители будущего святителя были небогаты и жили вместе с двумя детьми в небольшом доме из трех маленьких комнат.

Аркадий окончил духовную семинарию, а потом Киевскую духовную академию. Еще с ранней юности Аркадий мечтал о монашестве, но, подчинившись воле родителей, женился. Брак оказался неудачным, и Аркадий так и не стал семейным священником, как хотели его родители.

В 1911 году Аркадий Остальский был рукоположен в сан священника к Староконстантиновскому собору при оставлении в должности епархиального миссионера, которую получил после окончания академии.

В 1914 году Аркадий стал военным священником в 408-м Кузнецком пехотном полку.

В 1917 году Аркадий вернулся в свой родной город Житомир и служил сначала в храме Преподобного Серафима Саровского, а потом в Николаевской церкви. Именно к этому времени относится его энергичная церковная деятельность в Житомире. За свои вдохновенные проповеди священник получил от своих современников прозвище Златоустый.

Когда началась Гражданская война, в Житомире расположились вражеские войска, и население города находилось в бедственном положении. В своем приходском храме отец Аркадий организовал Свято-Николаевское братство, оказывающее посильную помощь всем нуждающимся, больным, также братство хоронило умерших — тех, которых хоронить было больше некому. Отец Аркадий вместе с членами братства предпринимал паломничества к православным святыням, в частности в Киев. Паломничества осуществлялись в виде крестных ходов — люди проходили пешком с песнопениями и иконами по двести километров. По дороге паломники останавливались в святых местах, чтобы помолиться. Снято-Николаевское братство получило довольно широкую известность — в Житомир стали приезжать люди из других городов.

Отец Аркадий побуждал своих духовных детей не только к жертвенности, но и к откровенному стремлению к нищете, показывая лично пример этой жертвенности. Гак, однажды он вышел из Житомира в сапогах, а в Киев пришел уже в лаптях: просто по дороге ему встретился бедняк, с которым отец Аркадий поменялся обувью. В следующий раз священник подарил бедной вдове свою шубу, а какому-то человеку отдал свои единственные брюки, после чего зашил полы подрясника, чтобы они не распахивались и не было видно нижнего белья. У отца Аркадия не было никаких личных вещей, а в его небольшой комнате стояла только самая необходимая мебель.

Служению Господу священник отдавал все свое время, часто задерживаясь до двух, а то и до трех часов ночи в храме, куда люди приходили на исповедь в любое время — они знали, что отец Аркадий никому не откажет, как бы он ни устал.

В 1920 году Житомир заняли большевики, а через два года по всей стране прокатилась волна изъятия ценностей из храмов. Отец Аркадий огласил в церкви послание патриарха Тихона относительно изъятия ценностей, в котором прелагалось отдавать государству только вещи, не имеющие большого значения в богослужении. Это было поводом для ареста. Арестовали сразу двоих священников: отца и сына. Отец Аркадия священник Иосиф — умер в тюрьме. А Аркадию на открытом судебном процессе предъявили обвинение в чтении послания патриарха Тихона. Это чтение суд истолковал как контрреволюционное. Вызванные свидетели отзывались о священнике только положительно, характеризуя его как человека исключительной доброты и бескорыстия, который всю свою жизнь ПОСВЯТИЛ служению Богу и людям. Но прокурор обратил эти показания против отца Аркадия, сказав, что проповедуемые священником религиозные идеи противоречат идеям советского общества — такие «элементы», как священник Аркадий, не только не нужны Советскому государству, но и очень вредны для него.

Советский суд приговорил отца Аркадия к расстрелу. По некоторым данным, во время чтения приговора священник заснул, и конвоирам пришлось даже будить его, чтобы сообщить о решении суда. После оглашения приговора отец Аркадий произнес: «Что ж, благодарю Бога за все. Для меня смерть — приобретение». А возмущенная паства стала хлопотать о смягчении приговора, после чего расстрел был заменен пятью годами заключения, которые священник отбывал в Житомирской тюрьме. Пока он находился за решеткой, его жена потребовала развода и, получив его от отца Аркадия, вышла замуж за офицера Красной армии. Детей у них не было, поэтому священник воспринял этот развод как знак, что после освобождения ему надо принять постриг.

1924 год стал в некотором роде счастливым для многих священнослужителей, получивших «сроки» по делам об изъятии церковных ценностей, потому что в этом году вышло постановление всех их освободить. Выйдя из тюрьмы, отец Аркадий поехал сразу же помолиться в Дивеевский монастырь, где ему встретилась блаженная Мария Ивановна. Она очень внимательно посмотрела на приехавшего священника и сказала: «Будешь епископом, но из тюрьмы не выйдешь». В том же году отец Аркадий был пострижен в мантию с оставлением того же имени. Постриг он принял в Са-ровской Успенской пустыни.

Вернувшись из Сарова в Житомир, иеромонах Аркадий все свое время и силы стал отдавать братству. На одной из открыток, подаренной духовной дочери, он написал слова, которые в такой же степени относил и к себе: «Не тот блажен, кто хорошо начинает, но кто хорошо заканчивает подвиг свой. Посему подвиг покаяния и борьбы со страстями должен быть пожизненным».

В начале 1926 года иеромонах Аркадий был возведен в сан архимандрита, а в сентябре того же года был рукоположен в Москве в епископа Лубенского, викария Полтавской епархии. И почти сразу же после хиротонии, в октябре того же года, владыка был арестован и выслан в Харьков. В 1928 году епископ был вновь арестован, его дело рассматривал заместитель председателя ОГПУ Ягода, он же и выписывал ордер на арест. Как преступление Аркадию вменялось его письмо к лубенской пастве. После допроса епископа заключили в Бутырскую тюрьму. После окончания следствия было составлено обвинение епископа Аркадия в антисоветской деятельности. Коллегия ОГПУ постановила заключить владыку в концлагерь сроком на пять лет.

В конце июля епископ был отправлен с партией заключенных в Соловецкий концлагерь. Людей везли в товарных вагонах, набитых до отказа. Стояла 30-градусная жара, и людям, которые не могли даже сесть, не хватало воздуха.

Многие заключенные не выдерживали и умирали в пути, трупы вытаскивали только на остановках. Именно в таких условиях ехал на Соловки епископ Аркадий и тысячи других «врагов народа»...

12 августа епископ Аркадий прибыл в Соловецкий концлагерь, там он был определен на самую тяжелую работу. Но через месяц епископа перевели в другую роту и назначили сторожем. Сторожем Аркадий был до мая 1929 года, после чего его вновь отправили на общие работы — рытье дренажных колодцев.

В лагере епископа помещали то в барак, где в основном были уголовники, то туда, где в заключении находилось только духовенство, но и на преступников, и на священнослужителей епископ оказывал только благотворное влияние. Разумеется, лагерному начальству это было не по душе, поэтому оно переводило его с места на место.

Условия пребывания в лагере еще более утяжеляли большое число осведомителей и постоянное наблюдение за заключенными. На каждого узника был заведен секретный формуляр, в котором отмечалось все: его разговоры, поведение, как он работает и, конечно же, убеждения.

В частности, о епископе Аркадии было написано так: «Лагерному распорядку не подчиняется... группировал вокруг себя служителей культа, ведя среди них агитацию против обновленческого направления... Требует строгой изоляции и неуклонного наблюдения».

В октябре 1930 года Аркадия перевели во 2-ю роту поселка Савватиево, где он получил место сторожа, в 1931 году епископа опять поставили на общие работы, а через некоторое время — снова сторожем. В то время жизнь заключенных была такова, что они долго не задерживались на одном месте — их постоянно тасовали, как колоду карт...

В январе 1931 года заключенный поселка Савватиево, бывший на воле начальником отделения милиции, послал в секретную часть лагеря донос на епископа Аркадия и других священников. Начальство тут же обратило на донос свое пристальное внимание. Было допрошено множество свидетелей, показания которых лагерным властям отнюдь не трудно было повернуть в нужное русло.

Несколько раз вызывался на допрос и епископ Аркадий, но это уже было простой формальностью. Обвинение в контрреволюционных разговорах и в общении с вольными Соловецкими монахами было в то время достаточно серьезным, в особенности для «уже мотавшего срок» Аркадия. Дело было отправлено на рассмотрение «тройки» ОГПУ, которая приговорила епископа к пяти годам заключения в концлагере. Сразу же после вынесения приговора в качестве наказания Аркадия отправили на некоторое время на Секирную Гору.

Нам ни о чем не говорит это название, а у современников епископа Аркадия данное словосочетание вызывало ужас. Секирная Гора представляла собой некое подобие внутренней тюрьмы с самым суровым режимом. Если там иногда и кормили, то в основном гнилыми или протухшими продуктами, причем в самых мизерных количествах — просто, чтобы заключенные не умерли с голоду... В этой тюрьме было два отделения — верхнее и нижнее. Целыми днями заключенные верхнего отделения должны были сидеть на жердочках, не доставая ногами до пола, вплотную друг к другу. Ночью разрешалось прилечь на голом каменном полу, правда, укрываться было нечем — узникам Секирной Горы одеяла были не положены. Заключенных было такое количество, что им приходилось спать всю ночь на одном боку. Стоит сказать, что все окна в камере были разбиты, поэтому зимние месяцы превращались для несчастных узников в настоящую пытку — выживали не все. Правда, через некоторое время заключенных из верхнего отделения переводили в нижнее и тогда им разрешали работать, но работу давали самую тяжелую. Епископ Аркадий выдержал все тяготы и ужасы Секирной Горы и был переведен в основной лагерь на Соловки.

Отбыв 10 лет заключения, в 1937 году епископ прибыл в Москву. В Москве ему оставаться было запрещено, поэтому он уехал к друзьям в село Селищи Рязанской области. Епископ Аркадий очень часто ездил в Киев, Житомир и Москву, где посещал своих духовных детей. Он будто чувствовал, что его опять арестуют, и посещал всех, кого знал, в последний раз... Вскоре Аркадий был назначен епископом Бежецким, викарием Тверской епархии.

В сентябре 1937 года епископа Аркадия вновь арестовали: заранее зная о своем аресте, Аркадий собирался уехать и уже сел в поезд, но ему не удалось скрыться — сотрудники НКВД арестовали его, остановив состав. Епископа отправили в Бутырскую тюрьму в Москве. Его обвинили во всех «грехах врага народа»: антисоветская агитация, контрреволюционная деятельность, непризнание советской власти, борьба с ней и пр. «Свидетели», показаниями которых воспользовалось следствие, добавили недостающие «факты». В начале декабря следствие было закончено, а вина епископа была полностью «доказана».

7 декабря 1937 «тройка» НКВД приговорила епископа к расстрелу. 29 декабря 1937 года епископ Аркадий был расстрелян на полигоне НКВД недалеко от поселка Бутово под Москвой, погребен он был в общей могиле.

Судьба России и участь ее последнего царя — неразделимы. Чтобы понять все те сложные перипетии в развитии государства накануне революции, необходимо проследить череду событий, а также обратить пристальный взор на личность самого царя и его семьи, на ту миссию, которую они были призваны выполнить перед своей Отчизной и народом, за который держали ответ перед Богом.

Россия в годы правления Николая II была одной из самых могучих держав в мире. Экономическое положение внутри страны оставалось стабильным и свидетельствовало о процветании российских граждан. Закон от 1896 года ввел в обращение золотую валюту.

Дорогие друзья! Обращаемся к вам с просьбой о помощи. Мы благодарны за любое проявление сострадания к тем, кто нуждается в нем куда больше, чем большинство из нас. Обо всех наших жертвователях мы помним и молимся за них! Во славу Божию!

Читайте также

• Жития святых на Январь
• Жития святых на Февраль в Православии
• Жития святых на Март
• Жития святых на Апрель в Православии
• Жития святых на Май в Православии

vsemolitva.ru